Его Величество бомж
Шрифт:
В помещении широкий квадратный поддон на манер бассейна с бортом шириной в два кирпича и высотой примерно в пять, облицованный однотонно-голубым кафелем, от оттенка которого, становится ещё холодней, душевая лейка на длинном шланге и тут же уборная. Словом, всё под руками, и никаких отдельных предметов мебели, сплошной монолит, чтобы невменяемый товарищ, кои попадаются периодически, не смог нанести увечий ни себе, ни персоналу.
– Садись! – указываю ему на бортик поддона, ногами вовнутрь. И включаю тёплую воду, пускай его несчастные ступни начинают отогреваться. Горячую нельзя,
Он исполняет, наконец-то отбросив свой фиговый листок в сторону и зажавшись. Надев длинные толстые перчатки, командую,
– Закрой глаза и не открывай, пока не разрешу, - жмурится, а я начинаю опрыскивать его отравой для вшей и всякой подобной живности. Пока он ничего не видит, нагибаюсь сбоку и покрываю аэрозолем всё то, что он так тщательно спасал от глаз Никитичны, мужчина делает защитное движение, останавливаю, - не надо, не зажимайся, я не гляжу, - и он останавливается. С трудом, но сдерживается, вцепившись руками в бортик, а потом, как бы отрешается, отключает эмоции, будто это происходит не с ним, и вижу, что пальцы ослабляют хватку.
– Вот и посиди пять минут, потом всё смою, и сможешь открыть глаза.
Пока он так беззащитен, ничто не мешает разглядеть моего подопечного. Он сильно истощён. Судя по слишком неестественно белым ступням, особенно пальцам, предполагаю, что получил обморожение, надеюсь, не сильное, иначе, пальцам придётся сказать «пока». Интересно, в чём он был одет? Наверняка не по сезону. Впрочем, теперь уже не важно, Никитична всё упаковала и благополучно отправила в мусорный контейнер.
Тело в расчёсах, это, разумеется, от грязи и кровососов. Не мудрено. Где он спал? В каком-нибудь подвале или под трубой теплотрассы? Там помимо вшей, ещё и клопы, и кошачьи блохи водятся, бррр! Но тут поправимо. Из видимых серьёзных повреждений, только подозрительно мраморные пальцы ног. Ну и, как у любого бродяжки – истощение.
Сидит спокойно, вижу, что тело покрылось мурашками от холода, не мудрено, отопление не фонтан, а сидеть на холодном кафеле – не на печке. Но он смирен.
Выдержала положенное время и переключила тёплую воду через лейку. Здесь можно и погорячее сделать.
Загнать бы его на середину поддона, пусть сам под краном барахтается с закрытыми глазами. А сейчас ещё и отходняк начнётся в отогретых конечностях, тогда взвоет!
Будь кто-то другой, так бы и сделала, но как представила глаза, стало жалко его до щемящей боли, и только попросила его опуститься с бортика, чтобы за края не брызгать, и принялась смывать отраву сама, благо, что в перчатках.
– Нагнись вперёд, - он слушается.
Выполоскала всё, потом нацедила из баллона, прикреплённого тут же на стене, гигиенического мыла ему на волосы,
– А, теперь давай сам, не промоешь, ещё повторим, - стал мыть, всё молчком. Старательно промыливая свою конскую гриву.
Сполоснула из лейки,
– Вот тебе мыло, - подаю хозяйственное, - губка, - у нас так-то щётки для этого, но тут была новая для мытья раковины, её и подала, - я выйду, а ты, чтобы отмылся
Ухожу, предварительно закрыв его на защёлку, отмериваю двадцать минут времени на все процедуры. А пока надо хорошие ножницы найти да отсандалить ему эти патлы вместе с бородой. Чтобы строить из себя рок-звезду или преподобного отца, надо ночевать не под забором и ванны принимать регулярно.
– Анна Никитична, - заглядываю в кандейку к санитарке, - а помнишь у нас ножницы в столе лежали большие, острые?
– Помню, - отвечает, а сама сидит чаёк из блюдечка цедит, аж пар от неё идёт, согревается, - я давеча полотно стригла на тряпки половые, сейчас найду. А тебе почто?
– Хочу бомжу космы окарнать, пока новых друзей себе не завёл.
– Танюшка, а не шибко ль ты за него взялась? – ох, у Никитичны глаз намётан, - не дело это! Смотри, не прикипи к бомжу-то!
– Ну, нет! Анна Никитична, - укоряю опытную даму, словно, она какую крамолу обо мне подумала, - просто Вам же тогда придётся, его в отделение не возьмут с такой шевелюрой. Ладно бы нормальный человек был, а бомжа точно не примут, скажут: на кой нам тут рассадник нужен!
– И то, правда, - соглашается, встаёт из-за стола, - пошли за ножницами.
Возвращаюсь в душевую, прихватив с собой нужный инструмент и старую простыню, что Никитична припасла на ветошь. Прежде чем войти, прислушиваюсь. Вода вроде уже не шумит, не иначе отмылся болезный, но меня не зовёт. Стучусь тихонько, в ответ тишина. Отпираю, заглядываю.
Сидит сиротинушка на бортике, ссутулился и мёрзнет. Завидев меня, сразу распрямляет плечи и глядит уже уверенней. Мокрые пряди откинуты со лба назад, так что открывают лоб незнакомца. И я невольно подмечаю, что он высок, красив, правильной формы и даже сказала бы, аристократичен. На нём нет возрастных морщин, только две вертикальные полоски над переносицей, которые и образовались-то именно сейчас, при виде меня, заставляя его напрячься.
– Ты чего, молчишь-то, мил человек? – спрашиваю укоризненно, - а если бы я чаю попить ещё присела, так бы и куковал здесь? – он только глазищи свои на меня уставил, но по-прежнему безмолвствует, - не иначе обет молчания дал? – шучу. Уж не знаю, как и разговорить, но странно это, по глазам видно, что не дурачок, что велю – исполняет, но не то чтобы слово молвить, даже не мычит!
– Ладно, горюшко, молчишь, Бог с тобой, давай красоту наводить. Я, конечно, не мастер, но под горшок, думаю, сумею, - беру его ещё сырую гриву в руку, он не спорит, но когда вынимаю из кармана халата ножницы, шарахается, как чёрт от ладана!
– Да ты что?! – не понимаю, чего испугался, - я ж не горло тебе перерезать собираюсь, а всего лишь мочалку твою укоротить! – но он уже отскочил на середину поддона, наплевав на наготу, и выставил ладонь вперёд в запрещающем жесте.
Причём, понимаю, что не совладать мне с ним, как бы ни был загнан ситуацией в угол, но позволить покуситься на сомнительную красоту не даст. А он ещё вдобавок мотает головой отрицательно, а сам волосы за спину спустил и сзади прижимает их ладонью, - пожалел?