Его Величество бомж
Шрифт:
Во даёт!
– поражаюсь,
– Это ж волосы, не зубы! Отрастишь, когда нормальным человеком станешь, а пока бомжуешь, так вообще бы наголо побрить не мешало!
Но странный мужик только исподлобья хмуро глядит на инструмент, словно в моих руках опасная бритва, которую я собираюсь приставить к его горлу. И я решаю проверить, он вообще, принципиально против процедур с волосами, или только шевелюру бережёт?
Опасной бритвы у меня нет, конечно, но одноразовый станок найдётся. Тут же на полочке и лежит. Беру, показываю ему на вытянутой руке, потом демонстрирую, как дикарю, на себе,
– Это-то можно? – он изумлённо разглядывает диковинку, жестом просит подать ему. Подаю. Крутит, вертит, даже принюхивается, потом возвращает, вроде бы не испугался. А я думаю, - из каких джунглей тебя к нам занесло, Маугли? – и кажется, даже говорю это вслух! Быстро меняю тему, - побреем бороду? – он кивает согласно, думаю, про Маугли не понял, - ну, коли так, ползи сюда!
Приближается. Я накидываю ему на плечи простыню,
– На-ко, прикройся, а то заиндевеешь скоро, - он тут же заматывается в полотно, как может, озяб бедолага.
Поворачиваю его лицом, так что он теперь по другую сторону бортика, под слегка отогретые ноги толкаю резиновый коврик, всё лучше, чем кафель. Опять вынимаю ножницы, у него такая окладистая борода, что сотню станков потратишь, пока сбреешь. Предвосхищая реакцию, сразу берусь за подбородок, он понял и не сопротивляется,
– Ну, вот и славно, - разговариваю, как с маленьким ребёнком, которого первый раз привели к парикмахеру, - сейчас побреемся, и станешь сразу красивым! Хороший мальчик…
Глава 2.
Он безропотно терпит, пока я щёлкаю ножницами в опасной близости от лица и, вообще, проявляет полное равнодушие к процедуре. Даже странно, я сначала думала, он ножниц испугался, ну мало ли, что в его жизни с ними связано, но выходит, ошибаюсь, он именно волосы на голове жалеет.
На ум приходит библейская легенда о Самсоне, непобедимом богатыре, чья сила таилась в волосах, которые он не стриг с детства. И я рассказываю бомжу про то, как герой, влюбившись в прекрасную Далилу, доверил ей свою тайну. Она же коварно воспользовалась этим и лишила его волос, отчего он потерял силу и попал в плен к филистимлянам. Слушатель мой очень внимателен и, уверена, понимает.
Наконец, всё что можно, сострижено, я оставила ровно столько длины, чтобы сформировать красивую бородку, которая будет сочетаться с причёской и, вспенив немного жидкого мыла, перехожу конкретно к бритью на лице, освобождая его от излишних зарослей. Но и так уже ясно, что человек молод, по виду едва ли ему тридцать, если привести в порядок и откормить, пожалуй, нет и тридцати.
Для удобства, велю приподнять голову, он, не имея возможности отвернуться, упирается в меня взглядом. Я стараюсь переключиться на поле своей деятельности, но невольно пересекаюсь. У него удивительные глаза: здесь при ближайшем рассмотрении на ярком свету они не голубые и не серые, а какие-то сине-фиалковые. И взгляд вдумчивый, глубокий. Ну не бомж он, не бомж!
С такими глазами только два пути: или повелевать миром, или удалиться от него, чтобы познать нечто большее и впоследствии быть причисленным к лику святых. Невольно идя за этой мыслью,
Но смирения в мужчине нет! Я же успела уловить в этих глазах и смятение, и протест, и гнев, и ещё палитру быстро сменяющихся эмоций, абсолютно чуждых для человека, отринувшего суетное, мирское…
Уфф, побрила! Я побрила бомжа?!!!
Думала, дыру во мне прожжёт своими синими брызгами, будоражит. Бомж будоражит! Охренеть, невозможно такое!
Но ничего, держусь, а он ведь и глаз не отводит, словно забыл, что сидит абсолютно голый и весь в моей власти, как будто, кто-то другой проснулся внутри, и этот другой вовсе не так покорен, просто позволяет делать с ним то, что не претит его душе.
И ещё помимо моей воли, организм своей женской сущностью считывает и посылает сигналы, что передо мной мужчина в полном расцвете сил и детородного возраста, и взгляд его именно соответствует данному определению.
К этому времени и волосы незнакомца просохли. Демонстративно кладу ножницы на бортик купели и предлагаю,
– Давай, хоть косу заплету, что ли, иначе в отделении заставят состричь, а так может, не сильно внимание привлечёт.
Он тут же преображается, теряя мужскую заинтересованность и, нехотя поворачивается спиной, ножницы в его поле зрения, и непонятно почему сжимается весь, напрягая спину и плечи, будто ждёт удара сзади. А я снимаю перчатки, с волосами в перчатках не поработаешь, достаю из кармана гребень, который припасла в помощь себе для стрижки, вот глядишь, всё-таки пригодился, и начинаю потихоньку расчёсывать с концов его колтуны.
Кто бы мне сказал, чего я так нянчусь с бомжом? Приворожил, что ли? Для самой загадка.
Я вообще-то, довольно брезглива, конечно, насколько позволяет профессия медицинской сестры приёмного отделения. Работая здесь, с чистыми руками остаться невозможно. Ну, так на то, есть перчатки, маска и ещё куча всяких дополнительных средств, в случае необходимости. И я ими никогда не пренебрегаю. Одним санитайзером руки столько раз за смену обработаю, что потом тонну крема надо вымазать, чтобы кожу восстановить. А потому, без надобности, никогда ничего и никого руками стараюсь не трогать и в лишний контакт не вступать.
Но есть в сегодняшнем пациенте, нечто такое, что притягивает. С одной стороны, беспомощность, но с другой, я чувствую, что он не так прост и вовсе не слабак, только не ясно, врёт моя интуиция на этот раз или нет. Она у меня такая переменчивая дама, врёт и не краснеет, а я потом выпутываюсь из историй!..
Наконец, справившись с его почти дредами, рассматриваю, что мы имеем. Не хило: волосы цвета льна, гораздо ниже лопаток, довольно густые,
– А, ну-ка глянь на меня! – он разворачивает вполоборота ко мне своё лицо, и я нахожу очень органичной эту причёску к его типажу. Ну чем не благородный рыцарь времён средневековья: рост высокий, ширина плеч впечатляет, вот только ужасная худоба мешает воспринимать его благородным рыцарем, скорее, рыцарем печального образа, - ладно, - разворачиваю опять спиной к себе, - пойдёт и так.