Его величество и верность до притворства
Шрифт:
И маркиз, подойдя к этому столу, недолго думая, но всё же, думая за этих сидящих за столом типов, которые совсем не думают о последствиях, которые несёт их воздержанность в плане величания короля, хватает со стола кувшин с вином и под ошалевшие взгляды этих пропойц, в несколько глотков осушает кувшин. После чего маркиз удовлетворённо смотрит на эти, благодаря ему, протрезвевшие рожи пропойц, и дабы закрепить за ними понимание, что нужно себя благопристойно вести в обществе титулованных особ, разбивает кувшин об голову наиболее головастого из них.
Ну а когда правда за тобой и даже в виде кувшина, сила в твоих руках, то она всегда достигает своей цели, отправляя невежду следом за своим товарищем под стол. После чего маркиз переводит свой принципиальный верноподданнический взгляд на третьего, уже не сомневающегося в неизбежности возмездия пропойцу, и уже готов наставить его на путь истинный, как вдруг со спины маркиза, громко звучит возражение:
– Сударь. А не кажется ли вам, что вы слишком шумны и мешаете другим думать? А это заставляет задуматься уже о вашем, непозволительном для дворянина поведении.
Что вызывает ярость на лице у маркиза, вынужденного отложить расправу над однозначно заговорщиком, с которой он поворачивается в сторону того самого столика, где сидящие за ним обладатели мушкетёрских усиков, бородок и шпаг в придачу, сразу же не понравились ему. Для чего, собственно, он и применил этот свой стратегический подход к этому столику, где на его примере, хотел продемонстрировать этим, судя по их форменной одежде – мушкетерам, которые никогда в одиночку не ходят, а строго по трое (почему в таком количественном составе, трудно сказать. И если не считать удобства собутыльничинья и тактической позиции в фехтовании, то над остальным стоит подумать), на что способна крепость его рук. Ну а раз они намёкливых поступков не понимают, объяснением чему, может служить, как их большая привязанность к своему тупоумию, которому способствует количество ими выпитого или же их близость к шпагам на службе короля, то маркиз всегда готов преподать им урок по фехтованию.
Правда, трое против одного, не совсем честно, и маркиз, чья школа выживания в различных уличных переделках учит, что не знание арифметики с её неравенствами, часто больно колется и поэтому, он решает внести раскол в это представляющее для него опасность, единство мнений и шпаг. И маркиз насколько позволяет скоротечность времени, быстро пробегается по этим противостоящим ему лицам, для того чтобы на основании внешних данных, составить о них свой психологический ответ.
– Значит так, тот, кто выдвинулся вперёд, скорей всего заводила. – Начал делать поспешные выводы маркиз де Шубуршен, вглядываясь во внешние представления, выдвинувшегося к нему со шпагой наперевес, наиболее рослого из троих мушкетёров. – Ну, а судя по тому, что у него нет перчаток, то он самый опасный и бедный из них мушкетёр. – Приметив эту особенность одежды первого мушкетёра, на котором между тем, не было одето той форменной отличающей мушкетёров одежды, маркиз де Шубуршен даже несколько засомневался в своём успехе. – Да и шрам под его левым глазом, о многом говорит. – А вот эта приметливость маркиза де Шубуршена, заставляет его развести руки и, расплывшись в улыбке, признать в этом опасном, как он думал мушкетёре, своего дальнего родственника – капитана королевских гвардейцев Николя де Витри, маркиза де л’Опиталя.
А ведь именно капитану де Витри, маркиз в своё безоблачное время, косвенно и оставил на память этот шрам на щеке, правда, не просто так (маркиз не столь богат, чтобы разбрасываться, даже чем попало), а в ответ на брошенную ему перчатку. И теперь-то становится понятна истинная причина отсутствия перчаток на руках капитана де Витри, в своё время поклявшегося, что он не оденет перчаток, пока не отправит на тот свет, этого подлеца и не пунктуального на отдачу долгов, маркиза де Шубуршена.
– Я совершенно не понимаю, о чём это ты ведёшь речь? – в ответ на вопрос капитана, когда он соизволит отдать занятый и что не маловажно, совместно пропитый пистоль, маркиз де Шубуршен, искренне изумился в ответ, действительно, не понимая всех этих притязаний капитана де Витри, на его пистоль.
– Не хотите ли вы сударь прослыть не пунктуальным человеком? – приподнявшись из-за стола, в одном, совсем в другом трактире, куда их занесла нелёгкая, потемнев в глазах, начал снимать с себя перчатки капитан де Витри.
– Пунктуальность, прерогатива королей, а я пока что птица не столь высокого полёта. – Усмехнулся в ответ маркиз, незаметно отступая назад к дверям. Ну а капитан де Витри, которого уже вывело из себя это бахвальство маркиза, использующего в своём лексиконе новомодные словечки, о которых он, не бывающий при дворе, ничего не знал, в один момент сорвал с руки перчатку и со словами: «Да подавись ты!», – с сильнейшего размаху, очень ловко забросил себя под стол, где он об осколок кружки и получил этот свой, такой приметливый шрам (и чего недоволен, теперь может хвастаться в женском обществе, указывая на свой героизм). Но это дела давнишних, недельной давности времён, что при их образе жизни, слишком длительный период, о чём уже и не вспоминается. Так что радость их встречи, не могла быть омрачена всеми этими мелочами.
Ну а маркиз маркиза, если вовремя друг друга узнает, то всегда с полуслова поймёт и за свой стол пригласит. И капитан де Витри, чьи мысли уже три дня были погружены на дно кувшина, из-за чего он сразу и не признал своего родственника маркиза де Шубуршена, в чём частичная вина была и на маркизе, чей поистасканный вид, мог претендовать лишь только на титул лавочника из Эльзаса, обняв своего ненаглядного родственника маркиза де Шубуршена, которого он в следующий раз, непременно заколет, если тот не отдаст занятый им пистоль (всё же временами, капитан бредит дурными фантазиями и сказками, в которые кроме него никто не верит), садит его за свой стол. Где для начала, вливает в себя, а затем и в маркиза по кружке вина, ну а после этого, откинувшись на стул, под свой храп засыпает (видимо, как раз сильная усталость капитана и дала ему возможности сразу узнать маркиза), что даёт возможность маркизу, также откинувшись на стул, приступить к знакомству с его верными товарищами по шпаге – мушкетёрами.
– Имею честь представиться. – Поддав под зад мимо проходящей служанке, так образно начал своё представление, сразу же понравившийся маркизу своей непосредственностью общения с женским полом, барон де Сежан, который, правда, представил себя под другим именем – барон да Будь. – Что в развёрнутой версии означает, – барон придвинулся к столу и, посмотрев с прищуром на маркиза, сказал, – Не буди лихо, пока оно тихо. И будь со мною честен и тогда у тебя всё будет.
– Звучит обещающе. – Усмехнулся в ответ маркиз, поднимая кружку. После чего звучит громкое: «Будем», – и лица маркиза и барона прикрываются кружками из-под которых только что и слышно, как глотательные движения их глоток. После чего кружки ставятся на стол и наступает очередь мордатого мушкетёра, чей рот, дабы оправдать свою мордатость, всё это время был занят поглощением того, чего в него затолкнут мясистые пальцы обладателя этой мордатости, которую, как выяснилось через барона да Будь, носил на себе тоже барон, правда с другим именем – да Забудь.
В чьих именах, маркиз своеобразно своему мышлению углядел их некую творческую самопризнательность к своему характерному образу жизни, выраженную через это их имя. Что, в свою очередь, навело маркиза на логическую мысль, что возможно, и баронский титул, мог ими также с лёгкостью их фантазии присвоен. Но выпитое вино и гостеприимство товарищей его родственника, отбросило в сторону все эти не способствующие пониманию, мысли маркиза, да и к тому же появление Жозефины, напомнило ему, что он сегодня должен держаться на ногах, и ни при каких условиях и с её стороны лестных предложений, не пасть перед ней или к ней в ноги; в общем, куда он сподобится.
Ну а стоило маркизу только подумать и даже посмотреть в сторону Жозефины, улыбающейся почему-то не ему, а какому-то, непонятно откуда появившемуся, щёгольского вида прощелыге, как внутри маркиза тут же всё закипело. И он уже готов подорвавшись на ноги, на шпагах отстаивать свою стойкость, как вдруг расплывшиеся в отвратительных улыбках лица его новых знакомых – баронов, которые даже приосанились и отвели свои носы от кружек с вином, заставляют его вначале удивиться такому преображению этих гвардейцев, а затем, решив, что это не спроста, повернуть своё лицо в сторону их вожделённых взглядов.