Его
Шрифт:
— Громко.
— Я хочу тебя! — закричала я. — Пожалуйста! Я хочу тебя! Хочу тебя! Я хочу тебя, Габриель!
Он снова присел на кровать, убрав от меня руки. Моё тело тряслось от боли желания, неудовлетворённости. Похоть прорывалась во мне, ужесточая боль, из-за чего мои зубы застучали.
— Нет, — простонала я. — Не останавливайся. О Боже, пожалуйста, не надо, — я захныкала, будучи не в силах сдерживать мольбы.
Это была пытка, которую он хотел увидеть, агония, которой он хотел меня оставить. Тогда я ненавидела его, ненавидела и хотела в равной мере, хотя никогда не знала, что такие желания могут совпадать.
А потом он улыбнулся блестящими от моих соков губами.
— Вот так, котёнок, — проговорил он. — Я скоро вернусь.
Глава 15.
Гейб.
Вместо того, чтобы доставить удовлетворение, я решил оставить своего котёнка корчиться. Полностью связанную и аппетитно выглядящую. Распробованную на вкус. Когда я вытащил из ящика нож, она захныкала, но я оставил её там, не став касаться.
Освобождения. Вот чего она хотела. Я тоже этого хотел, но сумел сохранить контроль. И сумел контролировать её. Да, всё чудесно вернулось на свои места. Даже её маленький трюк с лезвием. Я восхищался ею из-за него. Она была умницей — это я знал с самого начала. Там произошло нечто другое, отчего мой мозг пустился наматывать круги…
Эмоции? Возможно. Вероятно, всему виной был азарт убийства, преобладающий над ней, потому что она была очевидцем.
Я рванул в ванную — мне хотелось представить, что я был ею. Представить то, что она, должно быть, чувствовала. Она застонала в другой комнате, но я проигнорировал эти звуки. Мне хотелось понять, что было в голове моего котёнка, какой она была на самом деле, на что была в действительности способна. Теперь я знал, что она могла убить или же попытаться, и я это понимал. Однако она была способна и на самоубийство.
Я уселся в ванну и стянул нож с гранитного бортика. Он выглядел крупнее, чем во время использования его для убийства других людей.
Сумел бы я сделать это? Тень, осевшая на моём сердце, была ядом, но смог бы я истечь кровью вот таким образом?
Я приставил кончик ножа к собственной коже. Лезвие сделало ямочку на тонкой ткани кожи прямо под проксимальной частью ладонной поверхности кисти.
Сумел бы я это сделать? Я хотел. Мир вокруг почернел, и я мог видеть только острие ножа, блестящее стальное лезвие. Я легонько крутанул ручку. Нож проткнул кожу, и, когда он уже скользнул в меня, на кончик его навернулась капля крови. Зубы крепко стиснулись.
Я видел своё отражение в серебряном лезвии. Рот, искажённый в ужасе. Боль, смявшая лицо. Я выглядел почти как… Человек.
Нож, брошенный моей рукой, пролетел через всю ванную комнату. Ударился о камень кремового цвета и отскочил назад, скользнув в воду на другом конце ванны. Я подтащил колени поближе к себе, словно нож мог ринуться на мои ноги, чтобы закончить то, что начал.
Рукой я схватился за проколотое запястье. Оно ныло, ныло гораздо сильнее, чем обычный порез, который должен причинять боль. Под кончиками пальцев пульсировали удары собственного сердца. Оно было быстрым, напуганным, но оно было на месте. После всего я по-прежнему был жив.
Не так. Я не мог закончить так. Если бы мог щёлкнуть пальцами и отрубить мир так же, как и тень, я бы это сделал. Больше, чем она, больше, чем кто угодно, я ненавидел жизнь. Это была бесконечная борьба с тенью, в которой я не мог одержать победу. Я не хотел жить, нет, на земле не было ничего, что могло бы заставить меня хотеть жить.
Но я, в отличие от неё, очень боялся умереть.
Я бы мог лгать самому себе о том, почему оставался живым. Я спасал женщин от жестокого обращения. Спасал детей от растлителей. Служил человечеству. Но прислуживал я только тени; реальная причина, из-за которой убивал, заключалась в том, что так я отбрасывал тьму подальше. Если бы я мог заставить её исчезнуть, убив себя…
Я медленно разжал пальцы на запястье. Капля крови мазком простиралась по коже. Я поднёс запястье к губам и слизнул собственную кровь. Острый запах меди заполнил ноздри, и желудок взбунтовался.
Я встал из ванны. Вода стекала по телу неторопливым ручейком: густым, как кровь. Лезвие ножа, лежащее на дне ванны, колебалось под линией воды, серебряное и сияющее.
Я никогда бы не смог стать таким же смелым, как она. И не имеет значения, как сильно бы я этого хотел.
Тогда как? Мысль о таблетках отпадала — рвота, бардак. Пушка — дело верное, но опять же беспорядок. Не знаю, почему я так беспокоился о своём теле. Это же было всего лишь тело, в конце-то концов. Я потону в гуще земли так же легко, как и все остальные.
Я заставлял себя думать об этом. Черви, пожирающие мою плоть. Кровь в моих венах: свёртывающаяся и разрушающаяся.
Я никогда особо не волновался о телах своих жертв, но моё собственное было другим. Я хотел, чтобы моё тело оставалось целым, по крайней мере, пока я не умру и не исчезну.
Глупое, иррациональное желание. Но то было желание, а их у меня было не так уж много за последнее время.
Так что мне оставалось? Быстрая кремация могла бы стать хорошим способом исчезнуть. Я сжигал трупы, и от этого, конечно, оставалось меньше грязи. Если бы можно было найти ракету и сесть под турбину, позволяя огню расщепить меня в одну секунду, я бы это сделал.
Утонуть, возможно. Задохнуться, если тебе по силам задушить самого себя.
Но не нож. Не моя собственная кровь.
«Достаточно», — подумал я.
Её стон донёсся до меня из спальни, и я оставил нож там, где он был. У меня была и другая работа.
Кэт.
— Габриель?
— Мне нравится, как ты произносишь моё имя. Словно боишься.
— Я боюсь тебя.
— Глупый котёнок.
Он сел на край кровати, абсолютно обнажённый, если не считать обёрнутого вокруг талии белого полотенца. Я и не подозревала, как сильно вытянулась на верёвках, перевитых вокруг моих рук и ног, привязанных к столбикам кровати, тогда как Гейб понимал… Понимал, что сделал со мной. Они ныли.
Сейчас он снова склонился надо мной, и тело моё затрепетало, хотя его руки даже не касались меня. Его волосы были влажными, тёмными, и с них стекала вода. Его подбородок был тёмным, небритым, а брови сдвинулись над светлыми глазами.
— Не знаю, как ты это сделала, котёнок.
Он отвернулся от меня, и я, несмотря ни на что, хотела, чтобы он обернулся. Боль не проходила. Его метод пыток был ужасен — я ничего так не хотела, как того, чтобы он вернулся ко мне между ног, и не имеет значения, как сильно я его презирала. Я же не презирала его язык.