Его
Шрифт:
Что я могла сделать? Вы могли бы спросить об этом. Могли бы простить меня за то, что я сдалась. Я же ничего не могла сделать, ничего существенного. Но правда заключалась в том, что я потратила все свои последние силы на нашу беседу и больше не хотела бороться.
Нет, получилось так, что я больше не хотела бороться. Не тогда, когда он столь неспешно провёл мочалкой по моему соску. Когда легонько сжал грудь, вынуждая меня приглушённо застонать. Боль между ног, от которой я так и не избавилась, возросла, нарастая в горячей воде.
Услышав мой стон, он ткнулся носом мне в голову, прижимаясь губами к нижней части уха. Его руки скрестились на моей груди, крепко удерживая, пока он целовал мою шею чуть ниже уха, вновь вынуждая стонать.
Я таяла в этой ванной, таяла под напором его рук и тепла его дыхания на моей коже. Он ещё раз поцеловал меня, и его язык, вырвавшись, ласково пробежался по мочке моего уха, горячо и влажно скользя до тех пор, пока не накрыл губами мочку, посасывая и по-прежнему поглаживая языком полоску плоти между губ.
— О-ох.
В мыслях я уже придумывала объяснения, строила рассказ, который поведаю миру, как только сбегу отсюда.
Я бы сказала, что сумела заставить его довериться мне. Я хотела обмануть его своим мнимым влечением к нему. Это было бы хорошей историей, да и я, возможно, могла бы сама в неё поверить позднее.
Впрочем, если бы мне пришлось стоять перед Богом, я бы не смогла солгать: я дико хотела его, хотела его язык во многих других местах, не только на ухе. Хотела внутри себя его, этого убийцу, этого похитителя, этого монстра. Я хотела всё, что он мог мне предложить, и даже больше.
Об этом я бы тоже солгала: когда его рука скользнула между моих бёдер, я раздвинула ноги, открывая ему доступ, выгнула спину и снова застонала, в то время как его пальцы нашли меня и двинулись ещё ниже, изгибаясь, оказывая идеальное давление на то местечко, где я так нуждалась в освобождении.
Напряжение лизнуло мои нервы, когда его рот опустился на мою ключицу, облизывая, посасывая, выдыхая на мою шею то горячим воздухом, то холодным. Два его пальца скользнули в моё тело, и я захныкала вместе с тем, как он задел зубами моё плечо. Его губы были мягкими, лакомыми и грешными, ох, какими же грешными.
Он застонал вместе со мной, когда его пальцы толкнулись глубже, а затем обратно. Его дыхание состязалось с моим собственным. Моим выбором было поцеловать этого мужчину, и я ошиблась, а наказанием моим стала боль, которую он отправил пробежаться по моим конечностям кончиками своих пальцев. Он прижимался ими к тому местечку, где боль всё возрастала и возрастала, но никак не взрывалась, нет, потому что каждый раз, когда я оказывалась близко, он отступал, оставляя меня изгибаться в его руках, будучи не в силах найти освобождение.
Он поцеловал краешек моей челюсти, пальцами обрабатывая меня. Давление во мне всё возрастало и возрастало, походя на жар, растягивающий воздушный шар. Я была на пределе, нервы вибрировали чистым желанием. Боже, я никогда не признаюсь в этом позже, однако желанию, разрывавшему меня, было неважно, кто тот мужчина, который зарождал во мне это желание к себе, его не беспокоило, был он прав или виноват. Я жаждала только освобождения. Давление было столь сильным. Невероятно сильным.
Мои бёдра взбрыкнули напротив его руки, расплёскивая воду за бортики ванной. И вдруг он исчез. Я задохнулась, когда его рука отпрянула от меня. В одну секунду его ладонь была тут, а в следующую — нет, и моё тело осталось таким пустым, таким открытым. Я ухватилась за его руку, но он уже выбрался на поверхность.
— Что… Почему… — я запнулась.
Он спокойно поднял на меня взгляд, и протесты в моём горле погасли. Кто я такая, чтобы требовать у него удовлетворения? Чувство вины затопило моё тело, и щекам стало жарко, куда жарче, чем уже остывающая вода в ванне. Мы уже достаточно долго были в ванной комнате, потому и пена от шампуня успела раствориться в воде.
— Почему ты это сделала? — спросил он.
— Что?
— Почему ты пыталась убить себя?
Я сдержала себя от тысячи ответов. Он уже получил один от меня, но, судя по всему, не тот, который хотел.
— Какая разница?
— Я так привык к людям, которые умоляют меня позволить им жить. Интересно посмотреть, как ты отталкиваешься в другую сторону. Ведь ты хочешь умереть.
— Нет, — выдавила я. На глаза навернулись слёзы: вероятно, от боли, всё ещё мучившей моё тело, чем от каких-либо эмоций. Мне нужно было освобождение, и я собиралась его получить, но чёрт подери, если я начну его умолять. — Больше не хочу.
— Что изменилось, котёнок? — его голос был мягким, сочувствующим, и если бы я не знала его настоящего, то полюбила бы столь же сильно, как и возненавидела за то, что он подвёл меня к грани и оставил там.
— Смерть мне не поможет, — сказала я горько. — Я решила остаться и жить. Я собиралась уйти из семьи. Собиралась отправиться в колледж. Получить хорошую работу. Хорошую жизнь. Конечно, всё это было до того, как серийный убийца пытал меня, заперев в подвале.
— Едва ли пытал. Ты льстишь мне.
Я уставилась на него, разинув рот.
— Ты связал меня…
— И что? Почти подвёл тебя к самому лучшему в твоей жизни оргазму? Ничего себе пытки. Не позволил тебе кончить? Давай сейчас, котёнок. Не искушай меня показать тебе, что такое настоящая пытка.
Я захлопнула рот. У меня не было сомнений, что ему известно, как пытать. Ведь он пытал того профессора несколько дней, прежде чем убить. Разум снова нарисовал тело на столе, разрезы, и в моём горле поднялась желчь. Как я могла позволить этому монстру трогать меня вот так?
— Я бы не пытался убить себя снова, а ты?
— Возможно, — уколола я в ответ. — Как долго ты намерен удерживать меня в плену?
— Ты не пленница, ты покусилась на мою частную собственность. И упала в лесную яму. Ты, скорее всего, уже не выберешься. Это неплохо. Это всего лишь жизнь.