Эгоист
Шрифт:
— Спасибо, я не хочу есть.
Он сделал глоток и вдруг сказал, пристально на меня глядя:
— Что Джек нашел в вас Элен? Почему вы?
Я опешила от такого вопроса, но что ответить не знала. Что Джек чувствовал ко мне? Что он нашел во мне? Даже я этого не знала, а сам Джек не спешил делиться со мной чувствами. И наоборот, только и делал, что подчеркивал, что у нас с ним нет никакого будущего.
— Я не знаю… — честно ответила я. — Это Джек попросил вас приехать сюда? Почему? Где он сейчас? Я могу его увидеть?
— Никто не может, — покачал головой Филипп. — Сейчас Джек
— Что с ним? И за что его арестовали?…
— Он тяжело ранен, но жить будет. Так мне сказали врачи. На нем был бронежилет, так что внутренние органы не задело осколками, к тому же ударной волной от взрыва его выбросило наружу, в ангар. Поэтому он легко отделался, если так вообще можно выразиться в его состоянии. Алану, его второму пилоту, досталось куда хуже.
Взрыв. Осколки. Ударная волна.
Слова ранили, как пули.
Он мог лежать в той же больнице, что и я. Вот почему Честертон и словом не обмолвился об этом там. Я бы ни за что не уехала оттуда так просто.
Филипп налил во второй бокал виски и протянул мне. Я залпом осушила его, а потом вытерла набежавшие слезы тыльной стороной ладони.
— Расскажите, пожалуйста, что произошло. Я должна знать.
— Официальная версия следствия такова: на борту самолета во время технического обслуживания и подготовки к взлету произошел взрыв. Первоначальной версией следствия было то, что взрыв произошел по неосторожности при работе с дизтопливом, но она разбилась в пух и прах после того, как полиция обнаружила на борту боеприпасы и оружие. Джека хотели подставить, сдать полиции и навешать на него старых дел, но он переиграл их. Зная его связи, думаю, ему ничего не стоило найти пару пушек. К моменту прибытия полиции борт должен был быть официально чистым, но на деле это оказалось совсем не так.
Честертон перевел дух.
— Сейчас ведется расследование. Ни Алан, ни Джек — два важнейших свидетеля, — сейчас не могут дать показания, но полицию поторапливают власти Туниса. Такие люди, как ваш друг, мистер Тайлер, всячески добиваются того, чтобы к расследованию допустили иностранных наблюдателей, поскольку вдобавок ко всему обвиняемые — иностранцы. А это Тунис, где все решают деньги и связи. И это Матмата — регион, который живет на деньги семьи Амани, и живет куда лучше других тунисских округов, благодаря фармакологическому бизнесу шейха. Если дело будет расследовать только тунисская полиция, то Джека не спасет даже то, что он британец, но сейчас есть все шансы, что наше посольство тоже не даст просто так спустить это расследование на тормозах. По крайней мере, ему наконец-то пригодился его настоящий паспорт, — вздохнул Честертон.
Джек, мать твою, Картер…
Я протянула пустой бокал Честертону. Без лишних слов он налил мне еще. Провела рукой по лицу и поняла, что плачу. Слезы лились бесшумно, не переставая.
Честертон протянул мне виски, внимательно глядя на меня тем особым взглядом-сканнером, которым Джек смотрел на меня так часто.
Честертон не знал меня и не знал, чего от меня ждать и можно ли мне доверять, так что я не могла винить его в чрезмерном интересе. Я молча опрокинула в себя вторую порцию виски и поняла, что я
— Он не мой друг, — хрипло произнесла я, а Честертон вскинул одну бровь, мол, да он и не спрашивал ведь об этом. — Я заметила, как вы следили за моим поведением, Филипп. Я даже не знаю, кто он такой на самом деле, этот мистер Тайлер. Я видела его сегодня второй раз в жизни. Могу поспорить, вы знаете о нем куда больше меня.
Честертон прищурился и кивнул.
— Рад это слышать, Элен. Надеюсь, это действительно так. Джеку не везло с женщинами, поэтому я рад, если ошибся на ваш счет. Что касается нашего общего друга, мистера Тайлера… Возможно, вам и дальше лучше оставаться в неведении, кто он такой и чем занимается.
— Почему?
— Меньше знаешь, крепче спишь. Так Джек всегда говорил мне.
— И вы действительно крепче спали после этих слов?
Честертон отсалютовал мне бокалом.
— Кажется, я начинаю догадываться, что он нашел в вас. Если серьезно, Элен, то вам действительно лучше не знать этого, поскольку сейчас многое будет зависеть от вашей организации и того, как вы сыграете свою роль.
— Мою роль? Если вы про мою принадлежность к «Юнисеф», то я…
Я запнулась, глядя на то, как Честертон медленно покачал головой.
— Нет, Элен. Я сейчас говорю не про «Юнисеф». Тунисское подразделение вашей организации сейчас вам ничем не поможет. Своей выходкой Джек привлек дополнительное внимание к аэродрому шейха. И его все-таки перевернули вверх дном, учитывая факт того, что там могло быть еще оружие. Но вместо этого следствие обнаружило только несколько несанкционированных вылетов, когда на борту находились высокопоставленные люди из вашей организации, но при этом они по-прежнему совершенно не могут объяснить цель этих полетов. Поэтому забудьте пока про «Юнисеф». Сейчас из положения защитников они сами перешли в обвиняемых.
Честертон прошел в кабинет, который находился за раздвижными дверьми, вернулся и протянул мне пухлую папку с документами.
— А я говорил про эту организацию, — сказал он.
Логотип, как и аббревиатура, были мне совершенно неизвестны. Я пролистала документы, и с удивлением обнаружила, что организация занимается сиротами по всему миру, и прямо сейчас сосредоточила свое внимание на Тунисе, поскольку их заинтересовала смерть девочки, а так же мой список пропавших детей.
Я с удивлением пролистала список, который сама же и составила и передала начальству выше, надеясь на чудо. Вот только чудо, похоже, пришло совсем с другой стороны.
— Что это за организация? Я никогда не слышала о ней, — подняла я глаза на Честертона. — Это невероятно… Я надеялась, что в мире существует хоть кто-то, кому не все равно. Кто сможет вмешаться и выяснить, куда пропадают дети. Как думаете, я смогу встретиться с их представителем?
— Думаю, сможете, — тихо ответил Честертон. — Посмотрите последний документ в папке, Элен.
Я сделала то, что он велел, и обомлела.
Слова встали в горле. Сколько я не сглатывала ком, способность говорить ко мне не возвращалась. Я снова ощутила невыносимое жжение в глазах и прикусила губу, чтобы на этот раз не разрыдаться в голос.