Эгоистка
Шрифт:
Даже монстры внутри меня не могли оправдать это. Даже если это означало, что я начинала чувствовать, что не знаю, кто она такая.
Даже если это означало, что я должна была помогать возить Леону и Блэр по городу, как это было в тот день, чтобы Эшли могла сделать несколько фотосессий вечером для рекламы.
– Знаешь, ты тоже заслуживаешь счастья, – сказала Эшли, вырывая меня из моих мыслей.
– Конечно, заслуживаю, – ответила я, делая ещё один глоток кофе. – После того, как я терпела Давида все эти годы, я абсолютно заслужила пенис. Большой.
Это
Эшли фыркнула от смеха.
– Я сказала «счастье».
– А что такое счастье, если не большой, пульсирующий, твёрдый…
– Ты ужасна.
Я усмехнулась.
– Тебе это нравится.
– Да, – она потягивала свой кофе. – И подходящему парню тоже должно понравиться. Как только я закончу переезд и всё немного уляжется, мы с тобой выйдем в город и вместе найдём тебе большой пульсирующий кусок счастья. Потом мы сможем устроить двойное свидание и всё такое.
Я подняла почти пустую кружку в знак согласия.
– Да, чёрт!
Моим внутренним монстрам удалось сохранить слегка нахальный весёлый юмор, пока мы с Эшли допивали кофе.
Как только она поняла, что я хотя бы притворяюсь, что рада за неё, она начала бесконечно болтать о переезде, давая понять, что уже давно собиралась сказать ему «да».
– Я хочу, чтобы мы были там на Рождество, – сказала она. – Но после сбора средств. Я не могу планировать переезд и заниматься этим одновременно. Возможно, в начале декабря, поскольку это будет приятное затишье между тем, как люди говорят: «Вот чёрт, мне нужно заказать фотографии для рождественских открыток» и «Вот чёрт, мы не сделали хороший семейный портрет в этом году». Но это даст нам достаточно времени, чтобы освоиться и почувствовать себя как дома. Особенно Леоне. Хотя потом Рождество заставит её почувствовать себя как дома, я думаю.
– Угу, – сказала я.
– Девочки могут спать вместе в комнате Леоны, но у Артура есть комната для гостей, так что ты можешь остаться на Рождество. Тогда Дани сможет приехать утром.
Я подняла голову, удивлённая.
– Мы всё ещё приглашены на Рождество?
Эшли уставилась на меня, не пытаясь скрыть недоверие в тёмных глазах.
– Конечно, приглашены. А что, разве ты не хочешь…
– Хочу, – быстро сказала я. – Хотим, конечно, хотим. Когда ты сказала, что хочешь, чтобы здесь было как дома, я подумала, что это может быть только в кругу семьи.
– Так и есть, – сказала она. – И ты – часть моей семьи, так что тебе лучше быть с нами.
Монстры замолчали, оставив меня в одиночку бороться с рыдающими позывами.
– Я буду там, несмотря ни на что.
***
Мы поехали из кафе по отдельности, чтобы Эшли могла пойти на свою фотосессию, пока я ехала обратно в студию, чтобы забрать девочек после их сессии планирования с Майком.
Это было здорово, так как у меня было несколько минут, чтобы почувствовать себя бодрой после разговора с Эшли. То есть всё это по-прежнему было отстойно, но мы собирались всё исправить.
Мы не были семьёй, но при этом были.
Честно говоря, я чувствовала себя довольно хорошо. Но всё изменилось, когда я вошла в студию.
Леона…
Она была замечательным ребёнком. Действительно замечательным. Люди любили её. Взрослые любили её, дети любили её, даже самый ворчливый ворчун в мире – он же Майк – любил её.
Может, у неё и не было отца, но в её жизни было множество примеров для подражания. Артур, конечно, был одним из них.
Он был её учителем по игре на гитаре, но он также был очень похож на отца, даже за то короткое время, что прошло с тех пор, как они с Эшли сошлись.
Наверное, эта роль становится менее сложной, когда нет никого, кто мог бы тебя с неё вытеснить. Он так легко и плавно вжился в неё, что его роль в жизни Леоны была неоспорима.
Потом был Дани, весёлый дядя, человек, который баловал её, обращался с ней, как с принцессой, и установил стандарт того, что она должна ожидать от мужчины, когда вырастет.
В каком-то смысле он был и учителем: он показывал ей, как совершать ошибки и как их исправлять. Как веселиться, идти на поиски приключений и жить так, чтобы жизнь что-то значила.
И последним был Майк. Дедушка. Зануда, который неравнодушен к особой изюминке и азарту Леоны и без устали ухаживает за ней.
Для Леоны это было замечательно, я уверена, поскольку Майк был хорошим человеком, со всеми связями и очевидной крутизной.
Но для Блэр это было отстойно.
Конечно, не только Майк виноват в том, что я вошла и увидела, как трое мужчин оказывают знаки внимания Леоне, в то время как моя дочь сидит в офисном кресле.
Все они были виноваты в том, что не заметили выражения её лица, когда она сидела там.
Блэр была не из тех детей, которые скрывают свои чувства; похоже, у неё не было внутреннего голоса.
Она с тоской наблюдала, как Артур смеялся, показывая Леоне, как делать то или иное на маленькой гитаре.
Майк сидел неподалёку и выглядел довольным. Стопка плакатов упала на соседний стол, когда он наклонился вперёд, чтобы в шутку отругать Артура. В шутку. Старый жмот над чем-то смеялся.
Дани тоже ухмылялся, наблюдая, как Леона задорно наяривает, а потом визжит.
К этой тоске добавлялась ревность, хотя я понимала, как она пытается её скрыть.
Была и грусть, и одиночество, и чувство усталости, такое, какое бывает у человека после того, как он пытался, пытался и наконец сдался.
А под всем этим – смятение и что-то такое, что я могла бы объяснить.
Моя маленькая девочка сидела там, обиженная и удручённая, задаваясь вопросом, почему она была второстепенной фигурой в своей собственной жизни, задаваясь вопросом, что было у её лучшей подруги такого, что выделяло её и делало более замечательной, более любимой, более достойной внимания, чем она.