Эх, Малаховка!. Книга 2. Колхоз
Шрифт:
Виктор взял образок, медленно прочёл на пуговице выгравированную надпись «Монтана», сначала не отреагировал, просто кивнул. Но когда Лариса уже ушла, пообещав время от времени звонить на дачу и справляться как там дела у «колхозников», он уставился сначала на пуговицу, потом на Машу.
– Что ты так на меня смотришь? Что-то не так? – Маша на всякий случай утёрла рот, думая, что причиной пристального взгляда является её внешность. Но Виктор медленно покачал головой:
– Интересно, откуда у Ларисы пуговица от новых джинсов Стальнова?
Шумкин на вопрос прекратил размешивать чай, рассеянно пожал плечами, совершенно не понимая о чём речь, и потянулся-таки к колбасе, уложенной на блюдце. Этого никто не заметил. Маша взяла из рук жениха пуговицу, прочла:
– Монтана. Американская фирма, – уточнила она. Кранчевский смотрел всё также растерянно:
– Понятно,
Возвращая пуговицу, Маша подозрительно усмехнулась, тут же обнаружила недостачу на столе колбасы, отняла от Шумкина блюдце, поставила его перед женихом и, дождавшись, пока Виктор примется за докторскую, принялась собирать со стола грязную посуду. Виктор наморщил лоб, встал и принялся медленно ходить по кухне, то сжимая пуговицу в руке и глядя на пейзаж за окном, то разжимая руку и снова и снова разглядывая кусок металла с гравировкой. На ходу он жевал бутерброд. Маша мыла посуду и осматривала ребят через плечо. Наконец, задумчивость Виктора и заторможенность Шумкина, покончившего с колбасой и перешедшего на сгущёнку, опрометчиво выставленную для кофе, куда первокурсник окунал ложку основательно и почти грубо, тяжело зачерпывал ею сладость и полную нёс ко рту, вывели девушку из себя:
– А не кажется ли вам, ребята, что вас обоих уже давно ждут в институте?
Вопрос прервал состояние неработоспособности. Оба парня резко кивнули и пошли по комнатам; им действительно уже давно пора было уходить. Но если Шумкин, только теперь осознавая, что опаздывает, заторопился, забегал по комнате, вынося рюкзак и сумку с вещами к выходу, то Кранчевский наоборот медлил, то и дело поглядывая на степень готовности товарища покинуть дачу. Перед расставанием с Машей Виктору очень хотелось наконец-то побыть с невестой наедине. С усмешкой поглядывая на делано озабоченный вид Виктора при сборе на кафедру, Маша прекрасно понимала почему он отказался пойти с новым жильцом вместе до института, кивнув на туалетную комнату и сославшись на необходимость «посидеть-подумать».
20
Поле было разделённо пополам грядами в четыреста метров длиной и с дорожкой между ними для прохода трактора. Грядки с картофелем шли одна за другой бесконечной чередой, как волны в океане. Поле показалось студентам, вышедшими на первый день трудового десанта, неприглядным и ещё более бескрайним, чем накануне, в день приезда. Только теперь, зрительно измерив длину грядок, студенты мысленно вернулись к озвученным уже планам по срокам работ. Впервые многим они показались нереальными.
– Да уж, тут и помрём, – вяло предположил Кириллов, подталкиваемый Кирьяновым, снимая очки и вытирая их стёкла о ткань спортивных штанов. Как и у друга, штаны были заправлены в высокие резиновые сапоги, сверху тренировочной олимпийки надеты куртки-ветровки, на головах – одинаковые вязаные шапки. Кирьянов защурился на солнце, выглянувшем сквозь массу тяжёлых туч:
– Не умрёшь, Толян, никуда не денешься. Никто пока ещё не умер. Держи лучше своё ведро покрепче, да ворот куртки затяни; дует, – старший Толик протянул ведро, огляделся, вздохнул, но не безнадёжно, как друг до этого, а словно настраиваясь на долгую дистанцию, и первым из группы остановившихся на краю поля, шагнул на землю. Сапоги тут же заскользили по мокрой грязи, пока ещё не жидкой, имеющей основанием твёрдую сушь летней пашни, но уже надёжно прилипающей к обуви.
– Первый пошёл! – скомандовал весело Николай Николаевич Русанов и, подмигнув девушкам, двинулся следом за Кирьяновым.
– Второй пошёл! – скопировал преподавателя по анатомии Павел Константинович Лысков, который избрал Русанова в напарники. Сделав отмашку рукой, как флажком на старте, Лысков шагнул на поле. Вслед за ними двинулись все, разбившись на пары. Так было легче собирать с земли картошку, выкорчеванную на поверхность плугом трактора: один шёл по левому краю грядки, второй по правому. Только Гену Савченко никто не захотел взять с собой и, так как он всё время вертелся около Цыганок и Маршал, его прикрепили к девушкам третьим.
– Вот вам – работник. Буксируйте, если удастся, – попросил, нежели приказал Попович, бригадир среди ребят. Для пущей убедительности, а может чтобы сгладить вину за поднесённый «подарок», Саша дважды поперетягивал с места на место мышцы лица, потом, для усиления зрительного эффекта, поиграл бицепсами. Хотя самого движения мышц из-за одежды видно не было, трюк сработал и девчата согласно махнули и даже коротко улыбнулись. Правда Таня, разглядывая как Савченко берёт ведро двумя пальчиками, брезгливо морщась, тут же вздохнула:
– Куда же его девать? Сам ведь не пойдёт по грядке; по двое положено.
– Не пойду, – нагло отказался Гена. Прекращая торги, Света тут же всучила ему пустой мешок.
– Дуй собирать с той стороны, – девушка указала на конец ряда. Гена приложил руку козырьком и недовольно промычал. Но Цыганок не обратила на каприз внимания, – Собирай по одному краю и до середины. А после обеда мы с Танюхой другой край пройдём. Так дело будет быстрее.
Убедившись, что определённая тройка договорилась по всем пунктам работы, Попович пошёл на свою гряду, ибо увидел издалека, что партнёр Стальнов без него только комплименты девчатам отвешивает. С горем пополам и после получаса приготовлений: кто забыл вёдра, кто не взял рукавицы, в работу включились все сорок студентов, определённых под контроль Зубилиной и Поповича. Остальные, каждые со своим бригадиром, разбрелись по полю. Преподаватели остались на крайних рядах, поближе к баракам, на случай, если возникнут какие-то вопросы. Вблизи жилища найти руководство было проще, чем в бескрайнем поле. Лишь несколько из них, заведующий кафедрой спортивных игр Виктор Николаевич Ломов в паре с Герой Зайцевой, Русанов с Лысковым и некоторые теоретики предпочли работать подальше от глаз основного начальства: Горобовой, даже на поле не позволившей связать себя парой, и особенно Печёнкина. Владимир Ильич, с самого утра полностью зашоренный для общения, пожелал тоже работать без напарника и приступил к работе моментально, без раскачки. За пятнадцать минут, пока другие только ещё готовились, парторг уже набрал полный мешок картошки и завязывал его, как показал агроном Сильвестр: в обвод каря и двойной петлёй. Парторг не глядел ни на кого, словно был увлечённый работой, но при этом всем своим величественным видом демонстрировал остальным сознательность и скрупулёзность.
Работали молча. Дождь то почти прекращался, то начинал моросить вновь, противно, доставуче. Редкие переговоры в парах были только о том, что полтора месяца работ покажутся долгими. К одиннадцати часам объявили перерыв. Народ разбрёлся кто куда, особого выбора не было: или в бараки по нужде да отдохнуть от дождика, либо по полю. Куряги поспешили в сторону здания бани, там, спрятавшись ото всех, задымили, переговариваясь негромко. Горобова, разогнувшись на своей полосе, стянула рукавицы, пошла к канистре с водой. Пить хотелось, несмотря на дождь. Тут же за спиной Натальи Сергеевны возник Печёнкин, за ним подтянулись Гофман, другие преподаватели, которые работали рядом. Подходили молча, настроения для разговоров не было, смотрели тяжело, повода для веселья тоже не наблюдалось. Каждый думал скорее всего о том, как же ему повезло жить и работать в городе. И даже Малаховка, по сути деревня деревней, на фоне бескрайних пейзажей, серо замазанных пасмурным днём, безлюдных, голых, неприветливых, казалась теперь островком высокой цивилизации. А ещё наверняка думали о том, что назначенные сельхозработы – это и вправду долг перед Родиной, который просто так, добровольно, не будучи обязанным, мало кто станет выполнять.
– Наталья Сергеевна, я вот со вчерашнего дня всё думаю: как нам быть с обувью? – вдруг неожиданно спросила Михеева, протянув руки вперёд, к полю. Голос женщины был добрым, жест мягким, словно речь шла о приготовленных пирожках, которые Михеева предлагала взять с мнимого разноса. Наталья Сергеевна обернулась, поправила петушок на голове, строго сдвинула брови:
– Вы про что, Галина Петровна?
Михеева рукой указала на студентов, оставшихся на поле:
– Возможно это наша вина и это мы слишком поздно разослали всем сообщение о сельхоз практике, но факт остаётся фактом. Смотрите, больше половины наших молодых людей приехали в колхоз, не имея резиновых сапог. У некоторых девушек нет даже ботинок, только кроссовки и туфли. Посмотрите на Кашину, товарищи, – Михеева говорила все также мягко, но настолько взывающе, что преподаватели, спешившие уйти в тепло, остановились. Ира шла по полю, вытяшивая из грязи кроссовки, которые пробуксовывали на скользкой поверхности и полностью были заляпаны. К тому же было видно, что обувь промокла. Девушку было откровено жаль, так как на лице у неё читалось страдание. Михеева вздохнула, продолжая, – Уже сейчас понятно, что в такой обуви работать на полях нельзя. А сегодня, между прочим, тепло, плюс пятнадцать, и дождик – так, балуется. А что будет, когда зарядят ливни и похолодает? Ближайшая больница – за сорок километров.