Эхо дефолта
Шрифт:
– Да, видел! Такая помпезная мадамка! Ее бы разложить на лавке да выпороть крапивой!
– Сперва вдоль, а потом поперек? – предположил Стас.
– А ты умный, не дурак. Прямо мои мысли читаешь! – заметил Гуров. – Что еще? Или это все?
– Из того же источника мне сообщили, что вдова Ветринова – дочь той самой твоей Светланы, дающей интересные показания. Как это тебе?
На это раз Гуров промолчал.
– Алло! Ты куда провалился, патрон? Надеюсь, не в патронник? – спросил Стас и посмотрел на мощность сигнала, обозначенную
– Спасибо, Стас, это все, что мне было нужно, – спокойно ответил Гуров и отключился.
Стас положил телефон в карман и вернулся к столу.
Гуров, вооруженный новой информацией, походил по кабинету вперед-назад и приказал вызвать к нему Ржевского.
Второй день уже этот парень парился в СИЗО при главке. И не потому, что он был самым опасным подозреваемым.
Гуров не верил в его виновность. Такие непутевые люди, как Ржевский, если иной раз и оказываются замешанными в каком-то криминале, то исключительно по причинам своего характера. Мягкого, слабого и податливого.
Гуров нарочно продержал Ржевского в изоляции, для того чтобы обрезать его контакты с внешним миром и подождать появления новых ниточек в деле Ветринова. Ниточки появились, Ржевский стал нужен и был вызван.
Гуров, ожидая прихода Ржевского, сварил кофе, снова залез в ящик стола к Стасу и снова обнаружил там пачку сигарет с зажигалкой.
Новость, переданная Стасом, что Лористонов оказался большей по значимости фигурой, чем казалось раньше, была настолько важной, что требовала дополнительных фактов. Кто мог бы лучше личного врача Ветринова прояснить некоторые моменты? Только сам Ветринов, но он был не в состоянии сделать это по более чем уважительным причинам. На втором месте была вдова Ветринова, Мари, как она сама себя называла, но общение с этой дамой было сложным делом. Гуров после разговора с Мари долго не мог однозначно решить: дура эта дама или просто сумасшедшая.
Когда он бывал в таком разладе с самим собой, то сразу начинал подозревать, что его провели или он что-то упустил.
Это «что-то» должен был ему помочь найти Ржевский.
Ржевского привели только через час. Как оказалось, в СИЗО был обед, и охрана ждала его окончания.
– Проходите, Илья Григорьевич, – Гуров поприветствовал молодого человека и отпустил конвой.
– Присаживайтесь, – полковник показал на стул, стоящий напротив его кресла, и сам встал, подходя к электрическому чайнику, стоящему в углу кабинета.
– Кофе хотите? – спросил он.
Ржевский недоверчиво посмотрел на Гурова.
– Решили сыграть в доброго следователя? – спросил он.
– Не дождетесь, – честно пообещал Гуров. – Так будете кофе или нет? В последний раз предлагаю.
– Тогда давайте, – Ржевский сел свободнее и покосился на сигареты.
– У вас забрали ваши сигареты? – спросил Гуров.
– Нет, просто они кончились.
– Курите. Все равно не мои, – Гуров налил кофе и поставил чашку перед Ржевским. – Сразу говорю вам, что есть возможность нам с вами расстаться уже сегодня, после окончания разговора.
Ржевский вздрогнул, хотел что-то сказать, но сдержался.
– Все зависит от того, как пойдет у нас разговор. Появились новые факты, и я хотел бы, чтобы вы ответили на ряд вопросов.
– Ну, как могу… – пробормотал Ржевский.
– А если этот разговор не получится, то нам с вами придется встречаться еще не раз, – пообещал Гуров. – Имейте в виду, я хочу получить полные и подробные ответы на свои вопросы, и мне есть, с чем эти ответы сравнить. Так что не будем тянуть резину. Поехали.
– Куда? – улыбнулся Ржевский.
– За правдой, куда же еще. Только пока виртуально поехали. Но не исключено, что придется съездить в реальности. Вопрос первый. Что вы можете мне сказать об отношениях двух братьев Ветриновых?
– Отношения как отношения. Как у братьев.
– У братьев могут быть разные отношения. От любви до вражды. Какой случай был тут?
– Мне кажется, что Анатолий Анатольевич как привык с детства опекать младшего брата, так и продолжал это делать. А Александр воспринимал это как должное. Он не сомневался, что брат подскажет, укажет и все объяснит.
– Они были друзьями?
– Они были братьями. Вот так правильно сказать.
– Хорошо. А какими были отношения у Ветринова с женой?
– Честно?
– Ну, еще бы! Только честно и никак иначе! Ведь врать грешно.
– Мне кажется, что никаких. Они, конечно, были в законном браке, но оставались настолько чужими людьми, что, мне кажется, даже с трудом терпели друг друга. Мари – это человек сцены, искусства, она вся – в каких-то своих мечтах. Не всегда адекватных нашему миру.
– Вы сказали «человек сцены». Она артистка?
– Да, она отыграла короткое время в театре на Малой Бронной. Ее то ли сократили, то ли выгнали, но она все равно себя считает великой артисткой. Второй этой… я не помню, как зовут ее кумира.
– Не важно, – усмехнулся Гуров. – Зато теперь стало понятно, почему Ветринов-старший хотел Нонну устроить в театр. Чтобы она была не хуже, чем жена. Оказывается, для Ветринова все это имело значение!
– Имело. Мне вообще кажется, что дело у них с Мари шло к разводу, потому что так, как они жили, жить нельзя.
– Можно, как видите, – заметил Гуров. – Можно.
– Согласен. Но недолго.
– Шло ли дело к разводу или не шло, вы точно не знаете, – Гуров не спросил, а констатировал, и Ржевский с ним согласился.
– Да, не знаю, – сказал он. – Но впечатление у меня сложилось такое.
– А как себя вела Светлана Владимировна, мать Марии?
– Как мать, как же еще! Пока все было нормально, она лебезила перед Ветриновым. Когда отношения ухудшились, стала против него интриговать.
– Вместе с Лористоновым?