Эхо драконьих крыл
Шрифт:
Затем откинулась на спину. Я не знала, лишилась ли она чувств или умерла.
Вариен
Мы с Майкелем вернулись как можно быстрее. Он установил, что в Релле все еще теплилась жизнь, хотя и слабо; подхватив ее на руки, он велел нам следовать за ним. Он направился к общине целителей, что находилась неподалеку. Там его товарищи, уложив ее на чистый стол, принялись использовать свою силу, чтобы спасти ее. Мы могли лишь наблюдать.
Ланен была ошеломлена; она казалась беспомощной и в то же время разгневанной. Взгляд ее словно смотрел в никуда, но это продолжалось недолго. Внезапно встрепенувшись, она широко раскрыла глаза
— Идем. Они позаботятся о ней. Нам нужно уходить.
— Куда?
— Подальше отсюда, — я не шевельнулся, и тогда она крепко схватила меня за руку, и в хватке ее я почувствовал страх. — Если они найдут ее, то найдут и нас. Нам надо немедленно уходить.
Так и получилось, что в первый же день нашего пребывания в землях гедри мы вынуждены были обратиться в бегство.
Ланен
Я по сей день сожалею, что ничего не могла сделать для Реллы, даже дождаться, пока ее поставят на ноги. Но я знала, куда она собиралась направиться. И она была жива. А мешкать было нельзя.
По дороге меня посетила мысль, что те, которые пытались убить ее, возможно, ожидали, что я останусь ждать ее выздоровления и буду нести подле нее бесполезное дежурство. До сих пор не пойму, почему многие считают, что если у тебя доброе сердце, то, соответственно, слабый ум.
Мы с Вариеном купили первых приличных лошадей, которых смогли отыскать, разумеется, до хадронских скакунов им было далеко, и выехали из Корли через каких-нибудь два часа после сошествия на берег.
Мы двигались на север посуху, держась главных дорог и останавливаясь на ночь в многолюдных постоялых дворах, то и дело встречавшихся на пути; мы проводили в седле весь день, пока солнце освещало небо, а ночью поочередно бодрствовали в отведенной нам комнате. Осень готова была смениться зимой, и дни становились все короче, поэтому мы старались не слезать с коней до позднего вечера, пока последние отблески солнечных лучей не покидали небосклон, а поднимались задолго до рассвета, чтобы, наскоро позавтракав, вновь пуститься в путь.
Мы пересекали обширные равнины южной Илсы. Распаханные поля давно были лишены своего колосистого покрова и теперь простирались вокруг дикими пустошами: черная земля застыла в ожидании первых зазимков. Я находила, что окружающая местность довольно красива, — быть может, из-за того, что теперь могла взглянуть на нее и другими глазами.
Вариен
Едва я научился не падать с лошади — у меня была прекрасная наставница, — как принялся наслаждаться красотой обнаженных равнин, через которые мы держали свой путь. Меня не так интересовали горы или леса, в изобилии встречавшиеся у меня на родине, как эти поля, залитые золотистым багрянцем благотворных утренних лучей, — поля эти несли в себе труд многих рук гедри, и я был в восторге.
По крайней мере, от земель.
Во время нашего путешествия мы все больше и больше узнавали друг друга, когда находили для этого время ночью или на рассвете. И я вдруг понял, что могу сейчас дать волю и грусти, и изумлению, и страху, а в душе при этом останется много места еще для одного чувства. Я даже не думал, что такое возможно, но моя любовь к Ланен с каждым новым днем все больше росла. Все, что я о ней узнавал, я лелеял в себе: ее благородное сердце и смелая душа оставались столь же неизменными в повседневной жизни, какими я их помнил на Драконьем острове, когда дело касалось высоких вопросов и великих перемен. Лишь спустя годы я понял истину, верную и для моего народа: подлинному испытанию твоя душа подвергается лишь тогда, когда ты способен доброжелательно относиться к другим изо дня в день. Не так трудно пробудить в себе свои лучшие качества, когда от этого зависят вопросы первостепенной важности. Но очень нелегко пробуждаться с добрым сердцем каждое утро.
Пока мы ехали на север, я открывал для себя и многое другое. Невероятная чувствительность моей кожи постепенно ослабевала, одежда мне больше не казалась неудобной; теперь, чтобы почувствовать у себя на руке дуновение ветра, я должен был об этом подумать. Но происходило и многое другое, что меня волновало. Кантри за свою жизнь сочетаются, быть может, лишь дюжину раз, хотя отведенный им срок исчисляется многими столетиями. На это их толкает лишь необходимость размножения: хотя единение душ — это восхитительное чудо, однако телесное соединение само по себе сложно и, насколько я понимаю, весьма болезненно. Большого удовольствия в этом уж точно нет.
Когда я впервые заметил, что с моим телом происходит что-то необычное, со времени нашего отъезда из Корли миновало около четырех недель, я простодушно поинтересовался об этом у Ланен. Потом мне пришлось спросить, отчего ее лицо вдруг покраснело. В первый раз она пробормотала что-то бессвязное и быстро перевела разговор на другое. Однако следующим вечером она, похоже, примирилась с этим. Усадив меня напротив себя, она в упрощенном виде описала мне особенности человеческого сочетания. Из ее объяснений я пришел к выводу, что это в лучшем случае страшно неудобно. Видя озадаченное выражение моего лица, она обняла меня — к тому времени я уже знал, что такое объятия, и с удовольствием сделал то же самое — и сказала, что позже нам следует разузнать об этом побольше.
Ланен
Богиня милостивая, как же это было нелегко! Поначалу я даже не заикалась о вопросе полового сношения: мы ведь только еще узнавали друг друга, а Вариен осторожно свыкался с новой для него жизнью, со своим новым обличьем.
Беда заключалась в том, что новый его облик был для меня в высшей степени притягательным. Я спала рядом с ним, но мне недоставало его, как тонущему человеку недостает воздуха, но до сих пор я не позволяла себе заходить дальше долгого поцелуя.
Конечно, дело было вовсе не в том, что я, подобно глупым илсанским девицам, берегла себя до свадьбы. Подобное мне даже ни разу в голову не приходило. Но Вариен, несмотря на свой столь почтенный возраст, был человеком не больше месяца, и из простого уважения к этому обстоятельству я заставляла себя ждать, пока он сам не вырастет в своем новом теле, прежде чем я смогу предпринять что-либо для удовлетворения собственных желаний.
Обычное дело, как всегда. Когда он наконец-то спросил меня о «сочетании» (так он это называл) у меня как раз шли месячные крови. Я попыталась с бесстрастным видом объяснить ему подробности занимавшего его вопроса, но когда он сделал недоверчивое лицо, а один раз мне показалось, что он вообще не верит в возможность того, что я ему рассказываю, я расхохоталась, крепко обняла его и пообещала, что мы с ним над этим еще поработаем.
Богиня, до чего же трудно было выпустить его из объятий! С каждым днем я желала его все больше, а ведь мы даже еще не целовались по-настоящему. Он до сих пор еще учился этому, хотя его лобызания в щеку, похожие на чмоканье годовалого ребенка, довольно быстро превратились в нечто более примечательное.
Я сама по себе не отличаюсь большой терпеливостью. Спасибо Владычице, что нам все это время приходилось усердно наращивать расстояние, отделявшее нас от Корли, а ночью стеречь по очереди собственную безопасность. Благодаря этому мы с ним редко оказывались одновременно в одной кровати, если, конечно, рядом вообще была кровать.