Эхо войны.

Шумилова Ольга Александровна

Я все помню — даже то, что обещала сделать когда–то во сне. Пусть даже до этого три месяца не доходили руки, но я хочу знать, когда все это началось. Как говорит Зима, из принципа. А еще, потому что в происходящих тогда событиях втайне надеюсь найти ключ.

Так, Солярика. Четвертая династия. Боги мои, когда вообще была четвертая династия, кто бы мне сказал…

Я пролистываю череду портретов, бегло просматривая только проставленные под ними годы и названия периодов… И замираю, не веря своим глазам.

Глаза — все тот же холодный янтарь, единственный

в своем роде. Вместо неровно обрезанных волос — коса, спускающаяся ниже поясницы. Но лицо то же, не постаревшее ни на день.

Я закрываю глаза. Открываю.

Смотрю на цифры — да, четвертая династия. Абсолютно точно, для безграмотных вроде меня здесь даже указан порядковый номер.

Уже ни на что ни надеясь, я ищу глазами имя.

Алесдер Рои. Второй император четвертой династии.

Погиб при кораблекрушении в возрасте ста тридцати лет. Трон унаследовал сын, Торон II, при регентстве…

Я закидываю голову и хохочу — до слез, потому что это на самом деле совершенно не смешно. Генетическая линия правителей Солярики выверялась столетиями, это маги, для которых почти не существует пределов. Ни–че–му.

Волосы встают дыбом от мысли, куда можно направить эту силу. И если… Если он все же продолжит эту войну, боюсь, мы рискуем… слишком сильно.

Я тяжело поднимаюсь из–за стола и иду к двери. Еще одна головная боль. Этан не обрадуется, это точно.

Лаппо сидит на том же месте, уныло подперев щеку ладонью. Повинуясь внезапному порыву, я неуверенно спрашиваю:

— Слушай… А как тебя зовут… на самом деле?

Он удивленно смаргивает.

— Кай. Кайлен, то есть. Кайлен Морой. Только это секретная информация, сами понимаете.

Слава богам, хоть это имя мне ни о чем не говорит.

— Твое «я быстро» опять растянулось до вечера.

Мы опять изволим брюзжать. Тьфу!

— Соскучился? — я саркастически приподнимаю бровь.

— Да, — Этан обезоруживающе улыбается, и тут же портит эффект, сунув мне в руки считыватель. — Читай вслух.

Я пробегаю текст глазами и начинаю читать. Черт, черт, черт… С севера идут снегопады, перекроют путь еще не меньше, чем на месяц.

— Надо выезжать сейчас, иначе мы застрянем.

Я мрачно улыбаюсь и выкладываю результаты исторической экспертизы.

— Это проблема, — коротко и почти равнодушно роняет он.

— Это не проблема, — я наматываю круги по комнате, заложив руки за спину. — Это гарантированная катастрофа, если три месяца назад я что–то сказала не так, и он пришел не к тем выводам.

— Тогда тем более стоит выехать раньше.

Я взрыкиваю и останавливаюсь перед его носом. Ему не без глаз — без ушей стоило бы остаться. Все равно меня здесь никто не слышит.

Этан делает скользящий и почти незаметный шаг вперед, становясь вплотную, наклоняется к самому моему лицу и, интимно понизив голос, тянет:

— Па–ни–кер–ша. Без малейших признаков интеллекта, как и тысячу лет назад.

— Ах ты, гад!

От подзатыльника он уворачивается с поразительной для слепого ловкостью, перехватывая

руку. Нет, я честно не понимаю, как Бес терпел его всю жизнь.

— Насколько мне помниться, сама Смерть называла эту войну Тысячелетней, так что до ее окончания мы навряд ли доживем. Но будь я проклят, если этот несчастный император десять раз не подумает, прежде чем снова включаться в войну — твоя настырность доконает кого угодно, — Этан хмыкает, перехватывая вторую руку. — Вот вы и попались, фарра. И совершенно беззащитны перед коварным мной. Раньше ты не велась на провокации так охотно, насколько я помню.

— И что, фарр, теперь будете грязно домогаться порядочной замужней женщины? — иронично хмыкаю я. — Хотите покалечиться еще больше?

В дверь стучат, настойчиво и крайне громко. Наконец посетитель не выдерживает и просовывает голову в кабинет. И с трагическим надрывом стонет:

— Орие, мора! Ты обещала!!!

Этан изгибает одну бровь. Издевается. Явно хочет послушать, какими словами при секретарше я буду ему объяснять, что морам не место в приемных.

— Там в коридоре совесть валяется, давно уже. Не твоя? — приподнявшись на цыпочки, фыркаю прямо в пушистое ухо и выхожу в приемную. Беру в охапку наспех заклеенный утром террариум, запихиваю внутрь снова порывающуюся слинять мору и со всем этим добром поднимаюсь в башню.

— А я все гадал, сколько Рутте понадобится времени, — улыбается Ремо, поднимаясь мне навстречу.

— По–моему, после т'хоров она настолько преисполнилась сознания своего мужества, что даже мора не способна довести ее до обморока. Разве что кратковременного.

— Когда вы уезжаете? — Ремо копается в груде садков, выбирая побольше.

— Боюсь, что сегодня — с севера идут снегопады, можем не успеть проскочить. Скорее всего, он не успеет.

— О, и я представляю, что он скажет по этому поводу, — ремен задумчиво изучал швы на выбранном садке, рассматривая их на свет. — Чтобы выбить отгул, они менялись дежурствами чуть ли не на месяц вперед. Там сейчас какая–то настолько зубодробительная схема, что я сам половины не понял, кому и сколько он после этого будет должен.

Еще бы. Город начали восстанавливать с начала зимы, а там до сих пор такая разруха, что одного посещения мне хватило за глаза. Обыватели боятся ехать в почерневшие руины, по тем же, кого не испугало пожарище, плакала не меньше чем каторга.

Для полицейского служить там — значит спуститься в Бездну при жизни. Но Тайл вернулся туда, куда уже однажды уехал, и отговорить его я не смогла.

«Не думаю, что это уже имеет какой–то смысл»… Так он сказал.

— Знаешь, Орие… Дело это, конечно, щекотливое… в некотором смысле, а ты при всей своей проницательности проявляешь в этом вопросе поразительную близорукость, — Ремо поднял на меня спокойный взгляд. — Тайл при своем петушином характере вполне может пойти не только в полицию, но и в действующую армию, не в вашу, так в ременскую, и для его решения героически сложит там голову. Поэтому, ради меня… Напиши ему что–нибудь… отрезвляющее.