Эхо войны.

Шумилова Ольга Александровна

Закатное солнце грело хуже, чем солнце полуденное, может, поэтому в моем заледеневшем сознании не промелькнуло даже тени удивления, когда ремен открыл глаза.

Я смотрела на него, он же смотрел в небо пустым, невидящим взглядом. И таким же пустым, бесцветным голосом обронил:

— Claigh.

«Корабль».

Я медленно подняла глаза, посмотрела в небо над нашими головами и кивнула:

— Корабль.

И заплакала. Холодными, очень холодными слезами.

Глава шестнадцатая.

—

Больно ты востра! Смотри, не порежься! — предупредила она.

Терри Пратчетт

Четыре шага вдоль, три — поперек. Палата похожа на конуру, такая же большая. Ремо снял с моего лица замусоленные бинты и что–то там колдует в соседней комнате.

Дверь открывается стремительно, без стука и прочих церемоний. Я оборачиваюсь на звук и подслеповато щурюсь. А вошедший застывает, будто влетев с размаху в стену. Криво улыбаюсь:

— Здравствуйте, комендант.

Я выдергиваю из–под куртки жесткий футляр и протягиваю мужчине, все так же стоящему на пороге:

— Экспедиция была удачной.

Он протягивает руку, глядя почему–то на грязные бинты, перетягивающие мои пальцы. Недоуменно кривит губы:

— Удачной?…

— Я привезла то, за чем меня посылали, разве нет?…

— Вы что, не видели себя в зеркале? — резко перебил он.

— Видела. И?…

— И вы считаете это удачей? — комендант рассматривал меня с брезгливым удивлением исследователя, которого в очередной раз неприятно поразила природа. — Вы сознательно притворяетесь святой или действительно блаженная?

— Да, я действительно считаю это удачей, — я посмотрела него. — Я жива. У меня на месте все конечности, а внутренности там, где им и положено — внутри. Я не лишилась глаз, и вполне удовлетворительно слышу одним ухом. Вы считаете, что мне не повезло?

— Куда вы вляпались? — вопросом на вопрос ответил он.

— Туда, где в дополнение к тому, чего уже нет, могла потерять все остальное. Разве вы не знали, что не бывает сокровищ без охраны?

Моей иронии он не понял.

— Тогда какого дьявола вы полезли на рожон?! Я не просил доставать эти «сокровища» любой ценой! Эта ваша идиотская идея…

— А. Теперь поняла, — прервала я его тираду. — Нет, я не собираюсь предъявлять вам счет за лечение, устные или письменные претензии, взывать к вашей совести или вымогать свою долю из того состояния, что стоят эти кубики, поскольку вы действительно меня ни о чем не просили. Я даже не собираюсь обременять ваше достойное учреждение своим сомнительным внешним видом — вы этого явно не хотите. Не волнуйтесь, я уеду в город. Там неплохие врачи — слух должны восстановить полностью. Впрочем, думаю, вам это неинтересно. Отчет о поездке будет у вас завтра вечером. Всего хорошего.

Я встала и пошла в соседнюю комнату. Добравшись до двери и не услышав щелчка замка, я обернулась.

— Вы можете ходить? — комендант все еще был здесь.

— Да, — я равнодушно пожала плечами. — Более того, я могу бегать. При необходимости — быстро.

— У вас, — он бросил короткий взгляд на мои руки, — только лицо в таком состоянии?

— У меня, — я сунула руки в карманы, —

в таком состоянии все, но я еще вполне способна держать ружье и нажимать на курок. Только вас это не касается, поскольку я здесь больше не работаю.

— Для этого вам еще необходимо получить мою подпись и свои документы.

— Зачем?… Меня уволили еще месяц назад. Ваша подпись и документы у меня на руках.

— Приказ был отменен.

— Думаю, я вполне могу проигнорировать этот факт, — мягко заметила я. — Я сделала то, что считала правильным по отношению к этому месту, сделала все, что могла. На этом и расстанемся, ко всеобщему удовольствию. Вы же понимаете, что я, как ватар, не нуждаюсь в ритуальных плясках хорошего тона. Вы знаете, что не хотите меня видеть, и я знаю это же. Я сделаю вид, что не знаю об отмене приказа, вы сделаете вид, будто никогда его не отменяли.

Я нажала на кнопку двери и вышла. Нашла Ремо и попросила вернуть, наконец, эту чертову повязку мне на лицо.

Бросая вещи в так до конца и не распакованный месяц назад рюкзак, я задавала себе один вопрос: «Почему?». Не хотела уезжать, а поди ж ты… Придется уехать. Почему придется?…

Потому что не хочу я видеть такие глаза больше никогда. Так и никак иначе.

Но далеко не уеду, это точно. По крайней мере, пока. Потом, конечно, нужно будет съездить на Солярику — если как следует потрясти папеньку, можно извлечь достаточно кредитов, чтобы хватило на хорошую клинику и хорошую пластику хотя бы лица, ладно уже тело. Пугаться перестанут — и на том спасибо.

Впрочем, сейчас это вообще дело десятое, если не двадцатое. Отлежаться недельку в городской больнице — и хватит вам.

Я поставила набитый рюкзак на кровать, села на нее сама и начала составлять рапорты. Отписку в две строки — сержанту, художественное послание, обильно политое ядом — для Беса, сухую казенную канцелярщину — коменданту. И — полное тревоги и сомнений письмо ушло в аналитический отдел Корпуса. После долгих колебаний его копия отправилось в столичную Академию.

Ядовитые жуки с равной вероятностью могли оказаться как обычным роевым полуразумом, так подействовавшим на меня лишь из–за численного превосходства, так и чем–то гораздо более опасным. В любом случае, они нуждались в одном — уничтожении, и побыстрее. Как это сделать силами провинциального форта — вопрос даже для меня, и, кроме трех десятков устойчивых к ментальному воздействию силовиков Корпуса в качественной броне и с плазменными пушками, в голову не приходило ничего.

Беса видеть не слишком хотелось, Тиссу — еще меньше, но ремонт за время моего отсутствия оккупировал административный этаж, захватив половину локальных сетей. В конце концов я вызвала Лаппо и, с видом умирающей разлегшись на кровати прямо в сапогах, бросила считыватель с отчетом ему.

Он фыркнул, весело блеснув глазами, и протянул, явно кого–то передразнивая:

— Ради вас, фарра, все что угодно. У счетовода в приемной сидит така–а–ая дама…

— Осторожно. Если она всерьез обратит на тебя свое венценосное внимание, мы тебя больше не увидим. В ближайшую неделю точно.