Эхопраксия
Шрифт:
– Чушь.
Ее глаза расфокусировались на мгновение:
– Я только что отправила тебе ссылку. Конечно, реальное изменение было бы более эффективным – скорее всего, рано или поздно они так и поступят, – но, думаю, им нравится помнить, откуда они пришли. Ты удивишься, насколько фольклор ценен для выживания, надо только внимательно изучить его корни.
– Я никогда не говорил, что религиозная вера не имеет адаптивной ценности. Но истинной она от этого не становится, – Брюкс развел руки ладонями вверх.
– По-твоему, что такое зрение? –
– Глаза никогда не призывают меня убить того, кто не разделяет мои взгляды на жизнь.
– Мой Бог тоже никогда ничего такого мне не говорил.
– Но боги множества людей говорили.
– Точно. А ушлепков-расистов, которые цитировали Дарвина, превращая людей в рабов, мы проигнорируем? Или вообще забудем? – Дэн уже открыл рот, но Лианна предупредила его слова, подняв руку: – Давай согласимся, что ни у одной стороны нет монополии на уродов. Штука в другом: как только ты признаешь, что модель реальности каждого человека нереальна, вопрос сводится к тому, чья работает лучше. И тут у науки чертовски хорошие показатели, но солнце над веком эмпиризма уже заходит.
Брюкс фыркнул:
– Век эмпиризма только разогревается.
– Да ладно тебе, старомодник. Давно прошли времена, когда всего-то и надо было, что подсчитать скорость падения яблока или сравнить длину клюва у вьюрков. Наука уперлась в границу, когда решила заставить кота Шредингера поиграть с мотками невидимых струн. Стоит опуститься на пару уровней в глубину, и все снова превращается в непроверяемые догадки. В математику и философию. Как и я, ты прекрасно знаешь: у реальности есть подструктура. И наука не может туда проникнуть.
– Никто не может. Вера лишь заявляет…
– Теория узлов, – сказала Лианна. – Изобретена чисто ради красоты построения. У нас тогда не было ускорителей частиц и никаких доказательств, что она станет описывать субатомную физику, спустя век или два. Досократические греки с помощью голой интуиции вывели атомную теорию в 200 году до нашей эры. Буддисты веками говорили, что чувства нам лгут, а ощущение само по себе – акт веры. Индуизм предсказал, что концепция «я» – иллюзия, хотя тысячи лет назад не было ядерно-магнитных резонансов и считывателей вокселей. Никаких доказательств. Неверие в собственное существование навряд ли имеет хоть какое-то адаптивное преимущество, но нейрологически это, как оказалось, правда.
Лианна озарила Дэна блаженной улыбкой новообращенного:
– Вот что такое интуиция, Дэн. Она капризна, ненадежна и подвержена порче. Однако, когда работает, обладает невероятным могуществом, и тот факт, что она связывает те же самые части мозга, которые дают людям чувство религиозного экстаза, – не совпадение. Двухпалатники ее укротили: усилили височную долю, перепаяли теменную…
– Ты имела в виду, вырвали теменную долю с корнем.
– …им пришлось отбросить привычный язык, но они с этим справились. Их религия, за неимением лучшего слова, может достичь таких высот, куда науке вход заказан. И наука поддерживает ее, пока может идти рядом, но, оказавшись в одиночестве, религия Двухпалатников по-прежнему работает, и у нас нет причин верить в обратное.
– В смысле это ты веришь, что она работает правильно, – сухо заметил Брюкс.
– А ты замеряешь гравитацию Земли всякий раз, выходя на улицу? Изобретаешь заново квантовые цепи, когда загружаешься в КонСенсус, просто так, на всякий случай, авось другие чего пропустили? – Лианна дала ему несколько секунд на размышление и продолжила, поскольку Дэн ничего не ответил: – Наука зависит от веры. Веры в то, что правила не изменились, что до тебя все измерили правильно. Все, что наука сделала за время своего существования, – изучила крохотный осколок Вселенной и предположила, что остальная ее часть ведет себя так же. Но теория разваливается, когда законы Вселенной не последовательны. И если это правда, то как ставить опыты?
– Если два эксперимента дают разные результаты…
– И так происходит постоянно, друг мой. Когда такое случается, любой хороший ученый отметает результаты, если они не реплицируются. Значит, в один из экспериментов вкралась ошибка. Или в оба. Либо есть неизвестная переменная, которая восстановит равновесие, как только мы поймем, что она собой представляет. Просто представь себе идею, что физика непоследовательна. Даже если ты просто вообразишь такую возможность, как ее проверить, когда научный метод работает лишь в непротиворечивой Вселенной?
Брюкс попытался придумать ответ.
– Мы всегда думали, что скорость света и ее друзья правят безраздельно, отсюда до квазаров, а может, и дальше, – пустилась в размышления Лианна. – А что, если мы имеем дело… лишь с местными постановлениями? Или с глюками. Но мне, – она скормила тарелку рециркулятору, – пора идти. У нас сегодня контрольный запуск камеры.
– Послушай, наука… – Брюкс быстро отсортировал мысли, не желая заканчивать спор так. – Дело не в том, работает она или нет. Дело в том, что мы знаем, как она работает: в ней нет секретов, и она имеет смысл.
Лианна смотрела не на него, а на трансляцию из трюма. Двухпалатники уже более-менее подлечились, хотя давление пока держало их в плену. Чайндам, Амрату, кучка других полубогов, которые для Дэна были лишь именами да шифрами.
– Эти парни смысла не имеют, – продолжил он. – Они катаются по полу и завывают, а ты оформляешь заявки на патенты. Мы не знаем, как это работает, и не знаем, будет ли работать дальше, так как процесс может остановиться в любой момент. Наука же – больше, чем магия и ритуалы…