Екатерина Медичи. Дела амурные
Шрифт:
Камеристка ехидно подумала: «Как же, будет спрашивать Его Величество! Он небось уже у своей любовницы!» Никто из прислуги и ее окружения не понимал Екатерину, ее отношение к мужу и фаворитке, ее долготерпение коробило всех! Ну сколько можно, давно отравила бы, что ли!
Екатерина сидела в теплой воде с ароматическими добавками, приготовленными знаменитыми Руджери, и пыталась не думать о произошедшем, но не получалось. И дело не во владениях Шенонсо, хотя замок, конечно, хорош, дело в полной потере доверия к кому бы то ни было. Приняв ванну, королева сказалась слишком уставшей, чтобы выходить,
– Передайте Его Величеству, что мне всего лишь нужно отдохнуть…
Сначала она долго лежала, просто вытянувшись и ни о чем не думая. Потом мысли потекли вялые, тоскливые… потом они стали злыми…
«Я так хотела любить всех – мужа, детей, родственников и окружающих меня людей! Но меня предавали все и всегда, меня не любил и не любит никто, и в первую очередь тот, кто должен бы любить. Вокруг привыкли видеть мою улыбку, слышать мой ласковый и приветливый голос… Это воспринимают как слабость и неспособность ответить обидой на обиду. Я действительно не могу обижать людей, но всему есть предел! И мой предел наступил, я больше не могу любить тех, кто меня предает, не могу не отвечать им ненавистью».
Она словно молилась, объясняя Господу ли или самой себе вызревающую ненависть, перерождение любящей души в ненавидящую.
«Господи, я всегда хотела быть хорошей женой и матерью, я хотела дарить мужу любовь. Но она оказалась ненужной, мало того, ему не нужна и близость со мной! Ты свидетель, Господи, я не желала измены Генриху, мне нужен был ребенок. Я не желала зла проклятой сопернице, но они с Генрихом превратили меня в ничто. Теперь я буду мстить. Нет, месть хороша тогда, когда она вызрела и подготовлена, месть сгоряча смешна и вызывает не ужас, а жалость и насмешки. Я буду купаться в мечтах о мести, готовить ее, наслаждаться самим ожиданием. Я сумею превратить жизнь надменной фаворитки в ожидание этой мести, это будет куда лучше, чем просто плеснуть ей в лицо ядом и изуродовать его. Нет, я сожгу ее изнутри, медленно и верно, чтобы, став беспомощной, она испытала в десять раз больше унижения, чем испытала его я!»
Понимала ли Екатерина, что это грех? Наверное, но женщина была доведена до такого состояния, когда о грешной душе уже не думалось. К тому же лучше изящно издеваться над фавориткой, чем действительно отравить ее!
Утром это была уже совсем другая королева, та, которую позже назовут Мадам Змея, Отравительница… Она никогда и никого не травила, но не отказывалась, если именно ее имя связывали с чьей-то, пусть и ожидаемой, смертью. Мало того, сама давала повод ее бояться! Она любила, но ее унижали. Она была приветливой и доброй, а над ней насмехались. Теперь все изменилось.
Но этого изменения никто не заметил, внешне все осталось по-прежнему: королева была приветлива, сносила все выходки фаворитки, которая с каждым днем становилась все наглее. И только очень внимательный наблюдатель смог бы увидеть скрытое от чужих глаз. Екатерина словно поделилась надвое. Одна все так же чуть застенчиво улыбалась, соглашалась со всем и терпеливо сносила унижения, а вторая наблюдала за ней и временами ставила своих недругов в такое положение,
И к мужу отношение изменилось: она по-прежнему любила, с этим ничего не удавалось поделать, но больше не жаждала, и главное – не доверяла совсем. Она знала: главный предатель – это Генрих. Больше не существовало той страдающей четырнадцатилетней девочки, мысленно умолявшей: «Ну посмотри на меня! Хотя бы посмотри!» Ее чувство отныне было похоже на болезнь, про которую знаешь, но победить не в силах, так заноза, попав в тело и не будучи удаленной сразу, должна нарвать сама и вытечь гноем. Любовь-болезнь была иной, тоскливой, безнадежной, но она уже не причиняла такой сильной боли, заставив душу закостенеть.
Вечером Диана решила преподнести королеве сюрприз, прилюдно сообщив о великолепном подарке Генриха. Пусть все увидят, как Екатерина покроется пятнами и вспылит.
Фаворитка принялась расспрашивать королеву о ее планах по поводу Шенонсо:
– Я слышала, вы, Ваше Величество, многое задумали там сделать?
Глаза у Дианы насмешливые, дамы напряглись, поняв, что сейчас можно будет полюбоваться очередным сеансом унижения флорентийки. Та как ни в чем не бывало согласилась:
– О да! Это действительно замечательное место, я даже попросила архитекторов сделать несколько проектов перестройки замка и устройства прекрасного сада!
– Как интересно, расскажите подробней!
– Вам интересно, мадам? Разве вы не знакомы с этими проектами? Мне казалось, что я уже показывала их вам. Ах, простите, я спутала вас с мадам д’Этамп! Верно, ведь я готовила проекты по поручению Его Величества короля Франциска, упокой, Господи, его душу.
Такого поручения не было, но кто мог проверить? Екатерина с удовольствием заметила, как напряглась уже Диана, слова о том, что ее спутали с прежней фавориткой, были подобны пощечине, ответить на которую не было никакой возможности!
Так, молодец Екатерина! Теперь главное – не позволить ей увести разговор в сторону… Вообще, наблюдать за всем происходившим словно со стороны оказалось столь занятно! Пожалуй, при дворе есть развлечения поинтересней даже охоты.
Екатерина принялась с вдохновением рассказывать о тех проектах, которые она придумала, и о перестройке замка, и о цветнике, и о виноградниках… Главное – выбить у Дианы из-под ног почву, пусть все знают, что придумки-то давнишние и принадлежат Екатерине! Диана сидела словно на иголках, выжидая момент, когда можно будет остановить словоохотливую королеву и объявить, что замок и поместье теперь принадлежат ей!
– Я учту все ваши пожелания. Ваше Величество! – Диана скромно потупила глазки, ожидая недоумения королевы, но та лишь улыбалась. – Его Величество был так добр и столь высоко оценил услуги моего покойного супруга, что подарил это великолепное поместье мне.
Глазки снова скромно потупились. Екатерина выждала момент, чтобы все поняли, что именно сказала фаворитка, и, убедившись, что это произошло, потому что дамы ахнули, постаравшись сделать это незаметно и беззвучно, притворно ужаснулась: