Екатерина Медичи. Итальянская волчица на французском троне
Шрифт:
Не обращая внимания на растущее разочарование Анжуйского, Екатерина сделала все, что могла, в поддержку Жана де Монлюка, епископа Валанского, своего специального посла в Польше, дабы тот продвигал на выборах кандидатуру ее сына. Превосходный дипломат, Монлюк столкнулся с почти неразрешимой проблемой. Он считал Варфоломеевскую ночь «колоссальной ошибкой» и знал, что роль Анжуйского в организации резни была сильно преувеличена его врагом, эрцгерцогом Габсбургским. Лагерь императора выставлял Анжуйского не только фанатиком-убийцей, но и изнеженным, женственным до крайности, ратуя за более воинственного правителя для Польши. В религиозных аспектах поляки проявляли большую терпимость и снисхождение и не позволили бы фанатичному монарху, будь то католик или протестант, нарушать религиозное равновесие. К счастью, остальные кандидаты на польскую корону вообще не проявили большого интереса к Польше, а сами поляки опасались, как бы сильные соседи не подмяли их страну под себя. Это весьма ухудшало перспективы для императорского сына,
Протестантскими кандидатами были Альберт-Фредерик, герцог Прусский и сын короля Швеции Йохана III, девятилетний Сигизмунд. Протестантские избиратели, однако, были в меньшинстве, так что этим двоим кандидатам надеяться на победу не приходилось.
Карл так же жаждал видеть Анжуйского королем Польши, как и Екатерина, хотя и по другой причине. Мысль о том, что брат отправится в далекую страну, вызывала в короле такой приступ братской щедрости, что он просто ослепил поляков блеском прекрасных перспектив. Среди сладких обещаний было, в частности, выделение средств на строительство польского флота. Карл также обещал, что поможет заключить договор между Польшей и султаном, давнишним другом Франции и традиционным врагом поляков. Он посулил помощь и в случае нападения России. Доходы от герцогства Анжуйского и других владений принца должны были пойти для уплаты польских долгов. Прибыв в Польшу в те дни, когда началась Варфоломеевская бойня, Монлюк провел блестящую кампанию, несмотря на подъем антифранцузской пропаганды. Сорок тысяч дворян собрались 5 апреля 1573 года на равнине Камень к югу от Варшавы на выборы нового короля. Монлюк использовал все уловки, какие только мог придумать, чтобы отложить хотя бы на день свою речь в защиту кандидатуры Анжуйского. Например, он прикинулся больным и выиграл таким образом время, чтобы успеть ознакомиться с высказанными в первый день предложениями имперских послов и подвести под них подкоп.
В своей мастерской речи Монлюк описал древность и блеск рода Генриха Анжуйского, упомянул о старинной дружбе между Францией и Польшей, подчеркнул выдающиеся качества кандидата, остановился на его добродетельности, мудрости и отваге. Французские обещания звонкой монеты, военной и дипломатической помощи были расписаны во всех деталях. В завершение длинной речи Монлюк искусно добавил капельку сентиментальности, заговорив о семейных чувствах, понятных каждому. Генрих должен будет покинуть свой дом и семью во Франции, но здесь он обретет новый дом и семью как отец и король для поляков. Оратора приветствовали оглушительным всплеском энтузиазма. Монлюк позаботился о том, чтобы его речь была записана, переведена на польский и роздана людям. Для того, чтобы продвинуться дальше, он должен был пообещать от лица Анжуйского соблюдать «Pacta Conventa» и «Articuli Henriciani» — документы, которые определяли круг полномочий короля, защищали привилегии дворянства и гарантировали свободу вероисповедания. В конце длинной избирательной кампании, 11 мая 1573 года, крики «Galium! Galium!» возвестили, что Генрих официально выбран королем Польши.
Генрих узнал эту новость 29 мая, когда находился у стен неприступной Ла-Рошель. К этому моменту неудачная осада уже стоила Франции смерти двадцати двух тысяч человек, в том числе и самых выдающихся командиров — маршал де Таванн и герцог д'Омаль были убиты. Утрата Таванна была особенно тяжела для королевы-матери: этот человек служил ей долго и преданно. Солдаты бунтовали, и Анжуйский понимал: его собственная жизнь под угрозой. Новости из Польши, явившиеся вовремя, как театральный «deus ex machina» [55] , послужили для французской монархии уважительной причиной, чтобы договориться со строптивыми ларошельцами мирным путем. Было достигнуто решение, позволившее обеим сторонам сохранить честь и достоинство. Булонский эдикт разрешал гугенотам свободу вероисповедания по всему королевству и свободу отправления обрядов в Ла-Рошель, Ниме и Монтобане.
55
«Deus ex machina» — «Бог из машины» (лат.).
Екатерина была вне себя от радости, получив весть об избрании Анжуйского от своего поляка-карлика Крассовски за час до официального подтверждения. Он предстал перед королевой-матерью, отдал ей глубокий поклон и произнес: «Я явился салютовать матери короля Польши!» Она заплакала от радости и — вполне справедливо — расценила успех сына в отношении польской короны как собственный триумф. Карл разделял ликование матери; покупая голоса избирателей польского короля, он почти опустошил казну, но полагал, что ни один экю не пропал зря. Стремясь поскорее отправить новоиспеченного короля в дорогу, он дал брату разрешение на отъезд 1 июня 1573 года и, чтобы радость была полной, отправил с Генрихом отряд из 4000 гасконцев. Уроженцы Гаскони, области, где были сильны гугеноты, славились как храбрые, но строптивые солдаты и являлись для Карла вечным бельмом в глазу, поскольку отказывались признать его авторитет.
Поначалу Генрих воспринял новости с ликованием. Пусть Польша — неизвестная и отдаленная страна, зато он стал настоящим королем, и по праву. 17 июня делегация польских дворян прибыла в Ла-Рошель, дабы приветствовать нового короля. Спустя девять дней осада была официально снята, тем самым полякам был продемонстрирован наглядный и весьма своевременный пример того, как французы мирятся с мятежными подданными-протестантами. День Анжуйского был теперь заполнен до отказа, и Екатерина, как обычно, вновь взялась за организацию величественных приемов и светских раутов, дабы ее возлюбленное дитя не ударило в грязь лицом.
24 июля Анжуйский торжественно въехал в Орлеан, после чего поспешил в Мадридский замок. Здесь, в Булонском лесу, он принял послов иностранных государств и официальных представителей, явившихся поздравить его, и это продолжалось еще в течение недели. Испанские, португальские и императорские представители — последние еще не оправились от провала на выборах — не явились, и их отсутствие было заметным в этой веренице благожелателей. Счастье Екатерины, когда она смотрела на сына, было полным. Этот сын был рожден править. Он принимал дары, поздравительные речи и подношения от представителей иностранных коллег-монархов. Генрих наслаждался фурором, но главное было впереди. Официальное посольство Польши, состоявшее из двенадцати человек, как католиков, так и протестантов, отправилось засвидетельствовать почтение новому королю. Послов сопровождали 250 дворян — прелатов, сенаторов и других важных магнатов, представлявших польский Сейм. Эти двенадцать польских делегатов привезли с собой не только официальную декларацию об избрании Генриха, но также и договор, заключенный Монлюком от его лица, определяющий права нового короля. Избирателям было также обещано, что Генрих женится на сестре последнего короля, Анне Ягеллоне — но сия перспектива столь мало привлекала Анжуйского, что в разгаре празднеств он решил пока не задумываться об этом.
19 августа 1573 года народ Парижа лицезрел редкий и выдающийся спектакль: польские посланники официально въезжали в город. Их прибытие приветствовали оглушительным залпом из полутора тысяч аркебуз, среди встречающих были герцог де Гиз, его братья и другие важные персоны. Пятьдесят польских карет, каждая запряженная семеркой или восьмеркой лошадей, которыми правили пажи, везли именитых гостей. Избалованные зрелищами парижане, которых было трудно чем-либо удивить, разинув рот, глазели, как невиданные чужеземные гости ехали к отведенным для них квартирам в квартале Гран-Огюстен. Поляки были в традиционных костюмах — отороченных мехом шапках или украшенных каменьями шапочках, в широких сапогах с железными шпорами, со сказочными турецкими саблями и шпагами, инкрустированными драгоценностями; те же драгоценности украшали висевшие за спиной колчаны со стрелами. Лошади сверкали каменьями не хуже, чем сами владельцы. Парижане в молчании замерли, провожая поезд непривычно выглядящих, но, без сомнения, величавых людей, длинные бороды которых «колыхались, как волны морские», а головы были выбриты до затылка.
Екатерина, Карл и Елизавета принимали экзотических гостей в Лувре 21 августа. Одетые в долгополые наряды из золотой парчи, поляки, под предводительством епископа Познанского, предстали перед их величествами. Совершенно не похожие на дикарей, которыми Таванн пугал Генриха Анжуйского, послы обладали высокой культурой и говорили на нескольких языках, в частности, на латыни, итальянском, немецком, а некоторые — и на французском, «так чисто, словно родились на берегах Сены, а не на далеких берегах Вислы и Днепра». Карл и Генрих, наверно, тут же пожалели о своей нерадивости в изучении латыни. Произнеся речь, адресованную Карлу, послы обратились к Екатерине. Она стояла с величавым, царственным видом, и слушала их речь на латыни. Мадам Гонди, графиня де Рец, ответила им, тоже на латыни, после чего королева-мать отвела в сторону епископа Познанского и заговорила с ним по-итальянски. Из всей королевской семьи одна Марго не нуждалась в переводчике, когда, спустя несколько дней, они с Наваррским принимали послов у себя. Она беседовала с ними «оживленно и благожелательно», выбирая между итальянским, латынью и французским. Протягивая белую руку для поцелуя делегатам, она произвела на них глубочайшее впечатление. Один из них был так потрясен, что с тех пор называл Марго не иначе как «божественная женщина». Многим французам, имевшим репутацию хорошо образованных людей, пришлось краснеть и отмалчиваться, когда поляки задавали им вопросы на латыни, которую они находили непостижимой.
На следующий день, 22 августа, Генрих принимал своих новых подданных в Лувре. Первым делом они прошли процессией через Париж, одетые еще более вычурно, нежели при въезде в город. Двенадцать послов облачились в длинные одежды из золотой ткани, подбитые соболями. Они не могли найти лучшего способа обеспечить себе теплый прием у Анжуйского, известного своей страстью к украшениям и богатым одеждам. Однако теперь они добились обратного: напомнили Генриху, что вскоре ему предстоит оставить родную страну ради этого странного народа с его странными обычаями. Прежняя радость от избрания, поздравлений от дружественных монархов и прочие приятные моменты вступления в царский сан были позади. Отъезд в Польшу приближался.