Екатерина Великая в любви и супружестве
Шрифт:
Рискнула собственно собой
В 1762 году Екатерине Алексеевне было 33 года. У нее уже сложились определенные взгляды на жизнь, сложились твердые нравственные идеалы. Мы можем найти их в ее литературном наследии:
«Изучайте людей, старайтесь пользоваться ими, не вверяясь им без разбора; отыскивайте истинное достоинство, хоть бы оно было на краю света: по большей части оно скромно и в отдалении. Доблесть не лезет из толпы, не жадничает, не суетится и позволяет забывать о себе.
Никогда не позволяйте льстецам
Оказывайте доверие лишь тем, кто имеет мужество при случае вам перечить и кто предпочитает ваше доброе имя вашей милости.
Будьте мягки, человеколюбивы, доступны, сострадательны и щедры; ваше величие да не препятствует вам добродушно снисходить к малым людям и ставить себя в их положение, так чтобы эта доброта никогда не умоляла ни вашей власти, ни их почтения. Выслушивайте все, что хоть сколько-нибудь заслуживает внимания; пусть все видят, что вы мыслите и чувствуете так, как вы должны мыслить и чувствовать. Поступайте так, чтобы люди добрые вас любили, злые боялись, и все уважали.
Храните в себе те важные душевные качества, которые составляют отличительную принадлежность человека честного, человека великого и героя. Страшитесь всякой искусственности. Зараза пошлости да не помрачит в вас античного вкуса к чести и доблести.
Мелочные правила и жалкие утонченности не должны иметь доступа к вашему сердцу. Двоедушие чуждо великим людям: они презирают все низости».
Передовые люди русского культурного слоя, несомненно, видели в Екатерине Алексеевне эти ее черты. Большую часть своей жизни она прожила в России, и характер ее формировался на глазах у русских людей, которые не могли не понимать, куда ведет Россию политика Петра III.
Не сразу откликнулась Екатерина Алексеевна на предложения, делаемые инициаторами дворцового переворота. Толчок к принятию решения дало одно весьма характерное событие. 1 мая 1762 года праздновался мир с Пруссией.
Между супругами давно уже не было добрых отношений. Да и людьми они были разными. Высокие помыслы и стремления Екатерины никак не сочетались с низменными чувствами Петра. Думая о будущем, Екатерина говорила: «Желаю и хочу только блага стране, в которую привел меня Господь Бог… Русский народ есть особенный народ в целом свете… Бог дал Русским особое свойство».
Исследователь той эпохи В. С. Иконников сделал вывод, что у Петра цели были иными и «самая перспектива будущей власти казалась ему необходимой лишь для того, чтобы унизить и наказать супругу за прошлое свое унижение, а Голштинии с помощью Фридриха II доставить торжество над Данией за отнятый ею Шлезвиг». Что касается унижения, то никто, кроме самого Петра, повинен в нем не был. И уж вовсе не Екатерина была повинна во всех перипетиях в жизни наследника Российского Престола, сего титула не заслуживающего.
Один из участников переворота, Пассек, сказал, что у Петра III «нет более жестокого врага, чем он сам, потому что он не пренебрегает ничем, что могло бы ему повредить». Аналогично
Интересы России были чужды Петру. Особенно возмущали русское общество и гвардию уничижительные реверансы по отношению к прусскому королю. Граф Мерси писал по этому поводу:
«Самая сильная страсть императора, превышающая все остальные, это… его неограниченное уважение к прусскому королю».
По характеру Петр Федорович был груб, несдержан, воспитание, которое пытались дать ему в России, так и не пристало к нему. Умом он не отличался, время проводил в кутежах, играл в куклы и в солдатики, жестоко обращался с животными, книг не читал.
Екатерина была совсем иной. Приняв православную веру, она строго придерживалась всех канонов, строго соблюдала. Поступала она по однажды и навсегда заведенным для себя нравственным принципам, о которых сама вспоминала впоследствии:
«И в торжественных собраниях, и на простых сходбищах, и вечеринках я подходила к старушкам, садилась подле них, спрашивала об их здоровье, советовала, какие употреблять им средства в случае болезни, терпеливо слушала бесконечные их рассказы об их юных летах, о нынешней скуке, о ветрености молодых людей; сама спрашивала их совета в разных делах и потом искренне их благодарила. Я узнала, как зовут их мосек, болонок, попугаев… знала, когда которая из этих барынь именинница. В этот день являлся к ней мой камердинер, поздравлял ее от моего имени и подносил цветы и плоды из Ораниенбаумских оранжерей. Не прошло двух лет, как жаркая хвала моему уму и сердцу послышалась со всех сторон и разлилась по всей России. Этим простым и невинным способом составила я себе громкую славу и, когда зашла речь о занятии Русского Престола, очутилось на моей стороне большинство».
И чем более возрастал авторитет Екатерины, тем ниже падал авторитет Петра, показавшего себя мелочным, жадным, склочным и жалким человечишкой. Брикнер приводит несколько поступков императора, которые не могли не вызвать осуждения и отвращения в обществе.
Ведь все, что делалось при дворе, немедленно разносилось по столице и становилось темой обсуждения в светских салонах. Рассказывали, что однажды император, встретив во дворце знакомого ювелира, спросил у него, откуда он идет. Тот вынужден был сообщить, что был у императрицы. Петр вспылил, обругал ювелира и категорически запретил ему выполнять какие-либо заказы Екатерины. Затем он запретил садовнику выдавать прислуге фрукты, которые она любила.
И вот настал день 1 мая. А. Г. Брикнер привел в книге «История Екатерины Второй» такой эпизод:
Конец ознакомительного фрагмента.