Екатерина Великая
Шрифт:
Нетрудно догадаться, что благодаря этой реформе власть монарха только возросла [876] . Поступая так, Екатерина отнюдь не нарушала просветительских идеалов, разве что наступала на «сердце республиканки». Вслед за Вольтером и Монтескье она была убеждена, что лучшей формой правления для обширных в территориальном смысле стран является монархия. «Пространное государство предполагает самодержавную власть в той особе, которая им правит, — писала императрица в „Наказе“ в Уложенную комиссию в 1767 году. — Надлежит, чтобы скорость в решении дел, из дальних стран присылаемых, награждала медленность, отдаленностью мест причиняемое. Всякое другое правление не только было бы России вредно, но и в конец разорительно» [877] .
876
Мадариага И. де.Россия в эпоху Екатерины Великой. С. 87–91.
877
Екатерина II.Сочинения. М., 1990. С. 23.
Другой важнейшей задачей, стоявшей перед кабинетом Екатерины, была работа по упорядочиванию старых законов и созданию новых. В 1767 году в Москве собралась Комиссия по составлению кодекса вместо «Соборного уложения» царя Алексея Михайловича 1649 года. Созыв комиссии виделся Екатерине чем-то вроде Земского собора, а сами соборы, по ее мысли, были прерванной традицией сословного представительства в России. Кодекс должен был стать своего рода «общественным договором» между различными слоями населения.
В работе комиссии приняли участие 573 депутата: 28 — от учреждений, 161 — от дворянства, 208 — от горожан и 167 от остальных сословий. Они доставили 1465 «наказов» с мест. Представители духовенства и крепостные крестьяне не получили прав представительства. Первые должны были, по мысли Екатерины, находиться вне политики; интересы вторых, как считалось, представляли владельцы.
Позднее в заметке, не предназначенной для посторонних глаз, Екатерина, обрушиваясь на крепостное право, вспоминала: «Когда в комиссии для составления нового Уложения стали обсуждать некоторые вопросы, относящиеся к этому предмету, и когда невежественные дворяне, число которых было неизмеримо больше, чем я могла когда-либо предполагать… стали догадываться, что эти вопросы могут привести к некоторому улучшению в настоящем положении земледельцев, разве мы не видели, как даже граф Александр Сергеевич Строганов, человек самый мягкий и в сущности самый гуманный… с негодованием и страстью защищал дело рабства» [878] .
878
Сочинения императрицы Екатерины II. СПб., 1901. T. XII. С. 169.
Неудивительно поэтому, что «Наказ» императрицы был роздан депутатам для чтения, но не оглашен с трибуны публично. Каждому следовало познакомиться с брошюрой в уединении, не испытывая давления «безрассудного общества». Предварительно из текста императрица, по совету Н. И. Панина и Г. Г. Орлова, вымарала значительную часть [879] . Мало того что в «Наказе» встречались понятия, большинству собравшихся просто незнакомые, — естественные права человека, равенство перед законом, веротерпимость, презумпция невиновности [880] . Сам дух этого документа противоречил всему строю старого законодательства.
879
Черкасов П. П.Двуглавый орел и королевские лилии. С. 271.
880
Каменский А. Б.«Под сению Екатерины…». С. 178.
Императрица работала над «Наказом» с большим увлечением и называла свое состояние «законобесием». Бывали дни, когда она просиживала за редактированием текста по 15 часов. В результате документ был скомпилирован из произведений французских энциклопедистов и обосновывал принципы просвещенного абсолютизма. Екатерина писала по этому поводу другому «философу на троне», прусскому королю Фридриху II: «Ваше величество не найдет там ничего нового, ничего неизвестного для себя; Вы увидите, что я поступила, как ворона из басни, сделав себе платье из павлиньих перьев. Во всем труде мне принадлежит лишь распределение предметов по статьям и в разных местах — то строчка, то слово. Если бы собрали все прибавленное туда мною, я не думаю, что вышло бы свыше двух, трех листов». О том же она говорила в письме Д’Аламберу: «Вы увидите, как в нем (в „Наказе“. — О. Е.)для пользы моего государства я ограбила президента Монтескье, не называя его; но надеюсь, что если он с того света увидит мою работу, то простит мне этот плагиат во имя блага двадцати миллионов людей, которое должно от этого произойти. Он слишком любит человечество, чтобы на меня обидеться» [881] .
881
Сб. РИО. Т. 10. С. 31.
Императрица лукавила, принижая свою роль в создании «Наказа». Этот документ был исключительно дорог ей не только как государственному деятелю, но и как политическому писателю. Недаром в письме госпоже Жоффрен Екатерина называла «Наказ» «исповедью своего здравого смысла» [882] . По ее собственному выражению, она «обобрала» философов-просветителей, то есть создала текст на основе наиболее передовых общественных идей того времени. Главными трудами, которыми воспользовалась Екатерина, были «Дух законов» Монтескье и «О преступлении и наказании» аббата Беккария. В первом обосновывалась точка зрения, что законы «должны соответствовать физическим свойствам страны, ее климату… положению, размерам, образу жизни ее народов» (то есть для России наилучшей формой правления является абсолютная монархия); второе доказывало пагубность применения пыток и иных средневековых форм судопроизводства. Книга Беккария имела огромный резонанс в Европе и способствовала смягчению уголовного права [883] . В России пытка при дознании была в первый раз отменена Екатериной в 1763 году. Однако от подписания указа до изменения повседневной практики большая дистанция. Со вступлением на престол Павел I отменил материнское законодательство, и в 1801 году, после переворота, Александр I вновь повторил запрет на ведение дознания с пристрастием. «Наказ» Уложенной комиссии также должен был подтвердить депутатам непреклонное желание правительства следовать избранным курсом на «смягчение нравов».
882
Там же. 1867. Т. 1.С. 283.
883
Мадариага И. де.Указ. соч. С. 251–257.
Довольная своим детищем императрица писала Вольтеру: «Надеюсь, что каждый честный человек ни одной строке не откажется дать своего одобрения» [884] . Екатерина стала первым монархом Европы, превратившим плоды просветительской мысли в конкретный государственный документ и попытавшимся руководствоваться им в реальной внутренней политике. Недаром Вольтер увидел в «Наказе» пример добровольного претворения в жизнь его философских взглядов. «Ликург и Солон одобрили бы Ваше творение, — с восторгом писал он, — но не могли бы, конечно, сделать подобное. В нем все ясно, кратко, справедливо, исполнено твердости и человеколюбия» [885] . Тот факт, что во Франции король приказал изъять все экземпляры «Наказа» и сжечь их на рыночной площади, только прибавил Екатерине во мнении просветителей.
884
Переписка российской императрицы Екатерины Вторыя с господином Вольтером с 1763 по 1778 г. Ч. 1. С. 41.
885
Там же. С. 49.
Однако реальная жизнь оказалась очень далека от блестящих теоретических выкладок. Первое, что депутаты сделали, — попытались преподнести государыне титул «Великой и Премудрой Матери Отечества». Это не на шутку разозлило императрицу: «Я собрала их для составления законов, а они делают анатомию моих качеств!» [886] Забавная оговорка: видимо, Екатерина считала величие и премудрость своими неотъемлемыми качествами.
Уложенная комиссия заседала больше года, и порой прения в ней были очень яростными. Обсуждался огромный круг вопросов: от борьбы с эпидемиями до изъятия права наказания еретиков из юрисдикции Церкви. Остро обозначились и социальные противоречия: например, однодворцы заявляли о своих правах войти в состав дворянского сословия; депутаты-казаки жаловались на злоупотребления правительственных чиновников и неясность своего правового статуса. Выдвигались предложения перевести всех крепостных крестьян в особую группу государственных, а из получаемых с них в виде оброка денег платить помещикам «жалование». Последняя идея очень напоминала то, что произошло с монастырскими крестьянами в результате секуляризации, и поэтому вызвала серьезные опасения. Именно при ее обсуждении граф Александр Сергеевич Строганов «с негодованием и страстью защищал дело рабства».
886
Сб. РИО. Т. 4. С. 62.
Для характеристики той разномастной публики, которую представляли собой съехавшиеся депутаты, показательны истории инородцев, также приглашенных в комиссию. Большинство из них не привезли с собой никаких «поверенностей», не могли толком рассказать, в чем состоят нужды народов, которые они представляли, а пределом мечтаний для иных было увидеть государыню, проезжающую по улице [887] . К «татарам и иноверцам» были приставлены «опекуны», следившие за тем, чтобы «подопечные» являлись на заседания в европейском платье, и выступавшие от их имени, «по той причине, что они недовольно знают русский язык». Позднее Екатерина рассказала Сегюру: «Выборные от самоедов, дикого племени, подали мнение, замечательное своей простодушной откровенностью. „Мы люди простые, — сказали они, — мы проводим жизнь, пася оленей; мы не нуждаемся в Уложении. Установите только законы для наших русских соседей и наших начальников, чтобы они не могли нас притеснять; тогда мы будем довольны, и больше нам ничего не нужно“» [888] .
887
Мадариага И. де.Указ. соч. С. 247.
888
Сегюр Л. де.Записки о пребывании в России // Россия XVIII века глазами иностранцев. Л., 1989. С. 322.
Чем дольше заседала комиссия, тем яснее становилось, что никакого «общественного договора» она выработать не может, — слишком разные стремления были у различных категорий населения. Порой правительство являлось единственной силой, которая удерживала сословия от драки. В одном представители всех слоев были едины: и купцы, и казаки, и промышленники, и инородцы требовали права владеть землей с населявшими ее людьми. В то время как Екатерина стремилась к сокращению числа несвободных жителей страны, общество жаждало обратного и не стеснялось высказывать претензии подобного рода.