Екатерина Великая
Шрифт:
Военная коллегия действовала с ноября 1773 года по август 1774 года, но с разной степенью интенсивности и эффективности. Наиболее плодотворно она функционировала в Берде, где ставка Пугачева находилась свыше пяти месяцев; позднее, когда повстанческая армия едва успевала отрываться от наседавших правительственных войск и когда отряды практически действовали автономно, поле деятельности Военной коллегии значительно сужалось.
Едва ли не самым важным событием военного значения, оказавшим огромное влияние на авторитет всего движения и престиж его руководителя, было поражение, нанесенное повстанцами карательному отряду Кара. Самонадеянный генерал рассчитывал на легкую победу над толпой разбойников. «Опасаюсь только, — доносил он императрице 31 октября, — что сии разбойники, сведав о приближении команд, не обратились бы в бег…» [128] .
128
Дубровин
Кар решил взять в клещи повстанческое войско и с этой целью велел разделить свой и без того немногочисленный отряд на несколько групп. Этими нерасчетливыми действиями умело воспользовался Пугачев, разгромив войско карателей по частям. Если бы эти отряды действовали согласованно и одновременно предприняли активные операции, то Кар мог бы торжествовать победу. Но в том-то и дело, что Кар и его офицеры двигались к Оренбургу без должной осторожности, без необходимой в этой обстановке разведки и не знали, где находятся повстанцы, в то время как Пугачев зорко следил за передвижением карателей.
Первой подверглась нападению рота гренадер, двигавшаяся на соединение с Каром. Гренадеры фактически не оказали сопротивления Овчинникову и пополнили ряды пугачевцев. Сам Кар в ночь на 9 ноября тоже подвергся нападению. Неся большие потери, он вынужден был 17 верст бежать от повстанцев. Наибольший урон понес отряд полковника Чернышова, нападением на который руководил сам Пугачев. Отряд Чернышова вместе с 32 офицерами во главе с полковником оказался в плену. Все 32 офицера по повелению самозванца были казнены, причем сам Пугачев махал платком, когда следовало вести к виселице новую жертву.
После поражения Кар совершил странный поступок, вызвавший недовольство в столице: он решил отправиться в Петербург, чтобы лично доложить императрице о чреватой серьезными последствиями ситуации, сложившейся в Оренбургском крае и убедить двор в необходимости отправить на подавление восстания значительные силы.
Получив сообщение Кара о том, что он выехал в Петербург, оставив вместе себя генерал-майора Фреймана, президент Военной коллегии граф Чернышов расценил его поступок как противоречащий «военным регулам» и отправил навстречу ему курьера с предписанием немедленно возвратиться к своему отряду, где бы ни встретил его курьер, даже под Петербургом. Кар ослушался: получив под Москвой запрещение двигаться к Петербургу и предписание возвратиться к отряду, он все же продолжил свой путь и к неудовольствию императрицы появился в старой столице. Главнокомандующему в Москве, князю Волконскому, Екатерина велела уволить Кара от службы, «ибо в нужное время не надобно, чтобы больной и трус занимал место и получал жалованье». Возглавить карательные войска императрица поручила А. И. Бибикову, бывшему маршалу Уложенной комиссии.
Раздражение императрицы по поводу приезда Кара в Москву станет понятным, если учесть стремление Екатерины скрыть события на Яике не только от иностранных дворов и своих корреспондентов-просветителей, но и от собственных подданных: напомним, ее манифест от 16 октября 1773 года был напечатан в количестве всего 200 экземпляров и предназначался для распространения только на территории, охваченной восстанием. Императрица справедливо полагала, что любое антиправительственное движение подрывало престиж ее благодетельного правления.
Появление Кара сначала в Казани, а затем в Москве посеяло среди горожан панику — и без того возбужденное население, пользовавшееся слухами об успехах повстанцев, теперь, с появлением битого генерала, убедилось в достоверности слухов.
Прибытие Кара в Москву было некстати еще и потому, что движение развернулось в условиях войны с Османской империей, и беспорядки внутри страны могли дать основание османам проявлять несговорчивость во время мирных переговоров. Екатерина в письме к Якову Сиверсу, пользовавшемуся исключительным ее доверием, так объясняла причины, по которым необходимо было скрывать происходившее: «Этот ужас XVII 1-го столетия, который не принесет России ни славы, ни чести, ни прибыли… Европа в своем мнении отодвинет нас ко времени царя Ивана Васильевича — вот та честь, которой мы должны ожидать для империи от этой жалкой вспышки» [129] . Беспокойство Екатерины международным резонансом, вызванным внутренними событиями, явствует и из ее письма к Бибикову от 9 февраля 1774 года: «Колико возможно не потерять времени, старайтесь прежде весны окончать дурные и поносные сии хлопоты. Для Бога вас прошу и вам приказываю всячески приложить труда для искоренения злодейств сих, весьма стыдных пред светом» [130] .
129
РА. № 8. 1870. С. 1431, 1432.
130
РИО. Т. 13. С. 386.
Впрочем, приезд Кара в Москву имел и положительное значение — Екатерина, похоже, была всерьез встревожена размахом движения. Об этом свидетельствует не только назначение опытного карателя Бибикова, усмирявшего приписных крестьян на уральских заводах, но и отправка против Пугачева не рот или батальонов, а целых полков, дислоцировавшихся поблизости от русско-шведской границы.
Скрывать происходившее уже не было смысла — таинственность вынуждала пользоваться непроверенными слухами. В качестве примера приведем донесение английского посланника Роберта Гуннинга, сообщавшего в Лондон, что в восстание вовлечено войско Донское и Оренбургской губернии, где казаки отказались от рекрутского набора.
Западным корреспондентам императрица внушала мысль, что происходившее на Яике — мало значимый эпизод, главными действующими лицами которого являлись разбойники. Так, Вольтеру она писала в январе 1774 года о хозяйничанье в Оренбургской губернии шайки разбойников, справиться с которыми в состоянии четыре тысячи казанских ополченцев [131] . Шайкой грабителей называла пугачевцев Екатерина и в письме к Бьельке, отправленном 16 января 1774 года. Точно такими же эпитетами Екатерина наградила участников движения в письме к Фридриху II, причем высказала полную уверенность, что движение будет скоро разгромлено: пугачевцы, извещала она короля, «толпа разбойников… более негодная и достойная презрения, чем опасная… Если эта неприятная для меня шалость доставила удовольствие моим врагам, то я имею причину думать, что это не надолго» [132] .
131
Переписка Екатерины Великой с господином Вольтером. Ч. I. М., 1803. С. 162–164.
132
РИО. Т. 20. СПб., 1877. С. 340, 341.
На поверку оказалось, что императрица и ее окружение недооценили и на этот раз силы повстанцев и их способность быстро восстанавливать потери. Первое крупное сражение прибывших в Оренбургскую губернию трех полков регулярной армии с повстанцами произошло 22 марта 1774 года. В рядах пугачевцев насчитывалось 8 тысяч человек, в то время как руководивший операцией Голицын располагал 6 с половиной тысячами. Сражение с повстанцами, засевшими в крепости Татищевой, началось с артиллерийской дуэли, длившейся три часа, но не принесшей успехов правительственным войскам. Тогда Голицын решил пойти на штурм, который продолжался шесть часов, причем повстанцы оказали ожесточенное сопротивление. Голицын доносил Бибикову: «…Я не ожидал такой дерзости и распоряжения в таковых непросвещенных людях в военном ремесле, как есть сии побежденные бунтовщики» [133] .
133
Дубровин Н. Указ. соч. Т. II. С. 303.
В Татищевой Пугачев потерпел жестокое поражение: его армия перестала существовать, была утрачена вся артиллерия. Голицын и Бибиков были уверены, что сражение, во время которого удалось спастись лишь Пугачеву с горсткой сподвижников, положило конец движению. Бибиков делился этими соображениями с князем Волконским: «Теперь я могу почти ваше сиятельство с окончанием всех беспокойств поздравить, ибо одно только главнейшее затруднение и было, но оно теперь преодолено, и мы будем час от часу ближе к тишине и покою» [134] . Уверенность в близком окончании мятежа разделяла и императрица, извещавшая Бьельке о решительном поражении Пугачева.
134
Там же. С. 305