Экипаж боцмана Рябова(Рассказы и повести)
Шрифт:
В феврале двадцатого года из Архангельска на ледоколе «Минин» бежал за границу белогвардейский генерал Миллер. Он бежал со всем своим штабом, спасаясь от возмездия народа. За ним увязались и многие архангельские заводчики, лесопромышленники и судовладельцы. Ещё раньше, почувствовав недоброе, убрались интервенты — англичане, американцы и французы.
Поручик белогвардейской контрразведки Лебяжий на ледокол опоздал.
Он метался по берегу Северной Двины, не зная, на что решиться.
Услышав выстрелы, Лебяжий вспомнил о своей английской офицерской шубе. Каждую минуту его могли арестовать. И он до поры до времени спрятался.
Скрывался Лебяжий в одной из пригородных деревень. Прятался, как вор, боясь даже днём показаться на улице. Раньше он носил щеголеватые усики и прямой английский пробор. Теперь он побрился, а волосы стал отращивать по-мужицки. Английский многокарманный френч и краги сменил на домотканую холщовую рубаху и поморские бахилы. Неведомыми путями ему выправили и доставили в деревню удостоверение личности на имя Отчарова.
Пять месяцев прятался Лебяжий-Отчаров в деревне, а в июле с первым пароходом бежал на остров Новый. Из Заполярья он надеялся пробраться за границу, но осуществить этот план ему так и не удалось. Лебяжий всё больше озлоблялся на друзей, покинувших его в Архангельске, на Советскую власть, которая не сулила ему ничего доброго, на ненцев, которых он презирал и называл дикарями.
Спустя несколько лет он наконец нашёл единомышленника, хотя в душе его презирал. Это был Теняко.
Однажды на стоянку к Отчарову и Теняко приехал с двумя ненцами председатель Иван Хатанзей.
— У нас скоро выборы, — сказал Хатанзей Отчарову. — А ты и на прошлых выборах не был. Приезжай обязательно в Медвежье, в Совет, записаться в списки!
Записываться не входило в планы Лебяжьего. Каждое упоминание в официальных документах его имени, даже ложного, угрожало его безопасности. В этом году или в крайнем случае на будущий год Лебяжий решил во что бы то ни стало выбраться на Большую землю. Только не в Архангельск, где его всё ещё могли помнить. Лучше в Мурманск, а оттуда через границу в Финляндию или морем на каком-нибудь иностранном лесовозе.
«Пока зима и нет пароходов, нужно избавиться от Хатанзея, чтобы он и не помышлял о списках, — решил Лебяжий. — Для такого дела Теняко подходящий человек…»
В предвыборные дни Хатанзей часто выезжал в другие становища. На этот раз он поехал на восточную сторону, к метеорологической станции, где поблизости расположились стойбищем несколько ненецких семей.
Хатанзей провёл собрание ненцев вместе с русскими метеорологами, собрал наказы островному Совету и возвращался на упряжке домой, в Медвежье.
Едва он отъехал километров пять-шесть, как услышал позади чуть уловимый шум нартовых полозьев, потом крики.
«Должно, из стойбища или со станции догоняют, — подумал председатель и попридержал оленей. — Видно, забыли что-то сказать».
Лёгкий ветер дул с северо-востока, в спину Хатанзея, и он хорошо расслышал голос с настигающей его упряжки:
— Эй, председатель! Погоди-ко!
Хатанзей хореем затормозил нарты. Шедшая сзади упряжка поравнялась с ним. В темноте полярной ночи Иван различил на нартах двух человек, но не узнал их.
— На моих олешках катаешься?! Вот и пришло время взять их мне обратно.
Теперь Хатанзей узнал: кричал Теняко.
Над заснежённой пустыней в тишине выстрел хлопнул тонко, как удар бича, коротко и резко.
Хатанзей упал на нарты и крикнул на оленей. Он ждал второго выстрела, но его не было. Упряжка Хатанзея понеслась. Иван чувствовал острую боль, терял силы. Вероятно, он на какое-то мгновение потерял сознание, выпустил хорей, свалился с нарт.
Напуганные выстрелом олени умчались. За ними на своей упряжке погнался Теняко. А над раненым Хатанзеем склонился так и не узнанный им человек.
Удар ножом был таким же резким и коротким, как выстрел.
Теняко нагнал упряжку Хатанзея и вскоре вернулся. Лебяжий (а это был он) вскочил на вторые нарты, и упряжки рванулись на северо-восток.
На снегу остался лежать Иван Хатанзей, первый председатель островного Совета.
Теняко арестовали и судили за убийство, в котором он скоро сознался. Лебяжий долго скрывался на острове. Потом нашли его растерзанный медведем труп.
Свой колхоз ненцы назвали именем погибшего президента острова.
— Илюша, покажи мне чум.
— Какой чум?
— Чум, в котором ненцы живут.
— А где же я тебе его возьму? Чумов здесь давно нету. Все мы, ненцы, в домах живём. Здесь посёлок, называется «База оседлости».
— Ох, а мне так хотелось посмотреть настоящий чум!
— Чумы теперь только в стадах, далеко. Там пастухи живут.
Алексей Кириллович уже ушёл на станцию, на работу. Сказочник дома не ночевал: гостил у старого Хатанзея, записывал легенды.
— Куда собрались? — спросила Вера Андреевна. — Далеко не ходите — слышишь, Игорь?
— Не беспокойтесь, тётя Вера, мы только по берегу погуляем немножко.
Илюша, конечно, знал: заикнись он о поездке на лодке, тётя Вера Игоря и Наташу ни на шаг из дому не отпустит.
Втроём они вышли из дому и отправились на берег. Недалеко от дома стояла метеостанция — домик с четырёхскатной крышей, башенкой и бесчисленными, всех видов антеннами. Над башенкой неторопливо кружились робинзоновы полушария — четыре полуопрокинутые чашечки на стержнях — и так же медленно юлил флюгер. Наташа залюбовалась робинзоновыми полушариями, остановилась.