Эклиптика
Шрифт:
“Накануне дождя” – история безымянной школьницы, чьи каникулы прерываются появлением гостя из Японии, старого знакомого ее отца по имени Дзюнъитиро. Лето 1933 года. Дзюнъитиро, уважаемый профессор математики из Нагои, приехал в Англию в рамках лекционного турне, организованного отцом героини, – приехал с необычным заявлением. Старик утверждает, что вывел формулу, способную предсказывать, в какое время в любой точке планеты пойдет дождь; по его мнению, эти сведения сыграют решающую роль в развитии сельского хозяйства и мировой экономики в целом. Он готов раскрыть формулу национальным правительствам – с некоторыми оговорками. Дзюнъитиро плохо говорит по-английски, и отец девочки – лингвист, преподающий в Оксфорде, – выступает
Куикмен редко обсуждал с нами свое творчество, и, если бы я без приглашения полезла к нему с расспросами, от этого пострадала бы наша дружба. Пока мы несли подносы к столу, я пыталась придумать, как бы завести речь о Японии, не упоминая его книгу. Но в итоге выпалила первое, что пришло на ум:
– Слушай, чисто гипотетически, если бы кто-нибудь показал тебе письмо от приятеля из Японии, смог бы ты подтвердить, что оно и правда написано на японском, а не на корейском или каком-нибудь другом языке?
Куикмен шел впереди.
– Что?
– Я вот, например, не отличила бы друг от друга все эти азиатские письмена. Ни разу в жизни не бывала на Востоке. Иероглифы такие сложные, а их еще и так много… Наверное, пришлось бы…
– Хватит, Нелл, – сказал он. – Я вижу, что ты делаешь, и очень прошу тебя, прекрати. Немедленно.
Он сел рядом с Петтифером, который подчищал хлебной коркой свою тарелку из-под карныярыка. За окном сгущались сумерки, и столовая мрачно поблескивала огнями свечей.
Я притихла.
– На что она тебя подбивает? – спросил Петтифер, ухватившись за концовку разговора. Он перевел взгляд на меня: – Дай-ка угадаю, парень снова не дает тебе покоя?
– А ты не лезь куда не просят, – ответила я.
Куикмен сорвал фольгу со стаканчика с айраном и сделал глоток. Млечно-белая пленка осела у него на усах.
– Одного не возьму в толк, – сказал он, промокнув губы салфеткой. – Почему ты считаешь, что обязана помогать этому юнцу? Он даже не соизволил явиться на ужин. Не говоря уже о том, что прикарманил зажигалку моего отца. Кстати, я хотел бы ее вернуть. Но сейчас не об этом. Не надо впутывать меня в чужие творческие проблемы. У меня и своих достаточно.
– Он совсем ребенок, – сказала я. – Видел бы ты его: исписывает карточку за карточкой и даже не знает, на каком языке. Ты мог бы хотя бы подтвердить, что это японский.
– Оставь его в покое, – сказал Куикмен, нарезая еду у себя на тарелке. – Он ведь сюда за этим приехал.
– Покой тоже бывает разным.
– Ах да. Как я мог забыть. Классификацию не напомнишь?
Петтифер подался вперед:
– Я сам немножко кумекаю по-японски.
– Дело в том, Кью, что ему всего семнадцать, а в таком возрасте человеку нужно с кем-то… – Я так привыкла не обращать внимания на ремарки Тифа, что до меня не сразу дошел смысл его слов. – Что, прости? Ты сейчас сказал, что знаешь японский?
Петтифер вскинул брови.
– Вроде того. Во всяком случае, я умею читать хирагану. С кандзи у меня туговато, но в общих чертах я смогу объяснить ему, что там написано.
Я так обрадовалась, что готова была его обнять.
– Тиф, ах ты моя умница! А я и не сообразила у тебя спросить!
– Это все моя красота. Она так ослепляет, что люди не в силах разглядеть за ней недюжинный интеллект.
– Ну разумеется!
Я послала ему воздушный поцелуй.
Куикмен с интересом включился в беседу. Отложив вилку, он пытливо взглянул на Тифа и спросил:
– Doko de nihongo wo narattandai?
Петтифер задумчиво кивнул.
– Nihon de shibaraku hatarakimashita.
– Dakuhosu dana.
– Chigauyo. Futotta buta dayo.
– Sodana! [13]
Было странно слушать, как знакомые люди говорят на незнакомом языке.
– Ну все, решено, – сказала я. – Вы оба ему поможете.
Куикмен вонзил вилку в карныярык.
13
“Где ты выучил японский?” – “Я какое-то время работал в Японии”. – “Это темная лошадь”. – “Неправильно. Это потолстевшая свинья”. – “Действительно!” (яп.)
– Сначала пусть вернет зажигалку.
– Предложи ему сделку.
– Отец умер, сжимая ее в руке. Нельзя было ее ставить.
– Ты всегда можешь ее отыграть.
– И отыграю. Сперва только подшлифую стратегию.
– Эй, ребят. Вы только посмотрите, – сказал Петтифер, указывая на линию раздачи. – Мак снова разговаривает с этими проходными. Надо ее спасать. (Маккинни беседовала с Глаком – не такая уж беда, если бы рядом не вертелся противный испанец.) Мне кажется или она отлично проводит время?
И правда: Мак смеялась. И не привычным сухим смехом, а чудесным, заливистым хохотом, какого мы не слышали уже давно. Я была рада, что она воспрянула духом, даже несмотря на эти ее расшаркивания перед краткосрочниками.
– Ну и ну, – сказал Куикмен. – Куда мы катимся…
Несколько минут спустя, все еще с легким румянцем, Мак подошла к нашему столу. Она села, и из носа у нее вырвалось облачко остаточного смеха.
– Господи, это было уморительно, – сказала она. – Вы знали, что Линдо мастер пародий? Давно я так не смеялась.
– Мы даже отсюда слышали, как ты гогочешь, – сказал Куикмен.
– А кто такой Линдо? – спросил Петтифер со своим фирменным смешком.
– Испанец. Он вообще-то душка. Рано мы его списали со счетов.
– А знаешь, ты права, – сказал Куикмен. – Мы ведь давно искали хорошего комедианта.
– Хочешь дуться? Пожалуйста. – Она поправила очки на носу. – Видел бы ты его пародию на тебя.
– Не сомневаюсь, что она чудо как субверсивна.
Мак фыркнула. Она сидела на стуле боком, будто еще не решила, останется ли за нашим столом.