Экранизации не подлежит
Шрифт:
Вадим прячется под елью у ближней могилы, на тумбе которой дощечка: Оля Гранина (1986-1996). Вадим вскрикивает.
Вадим нервно барабанит в дверь кулаками и бьет сапогами.
Вадим (кричит). Эй, черт старый! Открывай!
Сторож (из-за двери). Не богохульствуй, сын мой.
Вадим (рукою в сторону могил). Там! Там могила моей сестры.
Сторож. А ты что ожидал на кладбище?
Вадим (задыхаясь от гнева). Как что? Ее тела не нашли! Куда я попал, а?
Вадим решительно направляется к выходу из кладбища.
Сторож облачается в рясу, становится у иконы Богородицы.
Сторож. Куда попал… На кладбище обид попал. Все сюда попадают. Все. Только не все выбраться могут.
Сторож прикладывает свои ладони к распростертым ладоням Богородицы и потирает их. Глаза Богородицы оживают.
Вадим дергает калитку, она заперта. Ворота тоже закрыты. Он замечает колючую проволоку поверх ограды по всему периметру территории кладбища. Вадим пытается набрать номер телефона, но связь не работает. Он возвращается на могилу сестры.
Вадим напряженно всматривается в лицо сестры на фото. У креста венок с лентой, на которой золотом выведено: От любимого брата. Вадим зажмуривает глаза и мотает головой. Он хватается руками за прибитую дощечку и хочет оторвать её, но слышит детский смех из глубины могильной плиты. Вадим отшатывается, смех прекращается. Он вновь касается дощечки. Снова смех. Вадим пинает сапогами прутья ограды. Из глубины надгробья слышится голос Оли и голос ее мамы, за которую говорит сама Оля.
Оля (плаксиво). Мам, а пппочему Вадик дддразнится?
Оля за маму. Как дддразнится?
Оля. Говорит, я ззаикаюсь. Наккажи его.
Оля за маму. Ммменя уже нет, дддоченька.
Оля. Неппправда! Для меня ты вввсегда есть. Накккажи его.
Оля за маму. Не ппплачь. Конннечно, накккажу.
Вадим (сдавленно). Ма…мама? Ты где? Где ты?
Оля. Он сссказал, что мне только ммморе поммможет. Надо прыгнуть и кричать, пока не ссспасут. И тогда я зззаговорю. Ппправда?
Оля за маму. Пппопробуй.
Вадим (визгливо). Что попробуй? Да вы что там обе?! Вы где? Олька! Мама! Поговорите со мной. Какая сука придумала этот цирк! Я же… я же шутил, Ольчик!
Вадим тяжело дышит, утирает слезы и потирает грудь. Он мечется, оббегает могилу несколько раз, высматривая, откуда могут доноситься голоса. Убегает к часовне.
Вадим вновь барабанит по двери. За ней слышен лязг лопаты.
Вадим (зло). Слышь! Что за игры такие, а? Пусти!
Сторож. Чего тебе нужно?
Вадим. Мне?! Мне Бог нужен.
Сторож. Да неужто? Как же ты, мил человек, все годы без Него обходился?
Вадим (умоляя). Послушай. Послушай меня, дедушка.
Сторож (глухо). Поздно. Теперь ты их слушай – обиженных.
Вадим (испуганно). Кого – их? Они же все давно…
За дверью слышится топот удаляющихся ног. Вадим пытается плечом вышибить дверь, но падает в грязь. Встает и медленно направляется к могилам, беспрестанно крестясь.
Вадим бредет мимо могил, читает надписи. Каждая могила разговаривает прижизненным голосом покойника. У одной Вадим читает надпись на ленте венка: От лучшего друга.
Вадим (читает табличку). Берман. Петька? 1981-1995.
Голос Петьки. …мама, а разве еврей – это смешно? Почему тогда все смеялись? И Вадька с ними…
Вадим кусает губы.
Вадим. А я тут при чем?
Эхо: При чем....при чем…
Вадим проходит дальше, попадает в зону следующей могилы и тут же звучит голос взрослой девушки. Вадим вздрагивает.
Вадим. Ирка! Тебя тоже нет? 1984-2006.
Голос Ирки. …никто меня не бросал. Он погиб. Ничего! Сама рожу, сама воспитаю.
Вадим пытается отыскать на кресте динамик. Читает ленту на венке: От настоящего мужчины. Вадим закрывает уши ладонями.
Вадим. Неправда. Я просто не знал…
Эхо: Сбежал…сбежал…
Он мечется среди могил, стонет и рычит.
Вадим (читая имена). Инна Сергеевна… Ольховский… Кто вы такие? А это что за старуха? Ох, бабулечка. Но тебя-то чем я обидел?
Эхо: Обидел… обидел…
Вадим. Не смей! Ты бы все равно умерла.
Он читает ленту на венке: От заботливого внука. Вадим выбегает на просеку и с ужасом слышит, как голоса начинают разговаривать между собой о своем – прижизненном.
Вадим (орет). Заткнитесь! Кто вы такие, чтобы осуждать меня? Я столько пережил, столько нахлебался, а вы? Что вы знаете о жизни и обо мне? Нет у вас права судить живых. Вы все – покойники, так успокойтесь же!