Эксклюзивный грех
Шрифт:
Надя вымыла посуду и пришла в комнату – убирать постель. “Вот жена хорошая кому-то будет, – вторым планом подумалось о ней Диме. – Чистенькая, аккуратная, домовитая… И тело у нее что надо: плотненькое, но тренированное. А я, однако, уже скоро две недели без женщины. С самого Амстердама. Свербит”. На секунду Дима представил себя в постели с Надей. Грудь-то какая роскошная! А попа!.. А что, очень даже просто. Сейчас встать, сделать два шага, обнять… И она, Дима почему-то чувствовал, не оттолкнет. Краем глаза он видел ладные движения Надиных рук – взлетающих, складывающих простыни. Ну, действуй! Греховные мысли,
"Но что потом? – остудил он себя. – Надя – девочка серьезная. Ей-то, в отличие от меня, нужны отношения, а не мимолетная случка. И как я буду потом из всего этого дерьма выбираться? Я ведь ей когда-то сказки на ночь рассказывал, в цирк водил. И, как гласит семейная легенда, на горшочек сажал. И маме ее, полушутя-полусерьезно, обещал быть Надькиным верным рыцарем… Надька ведь вроде младшей сестры мне. А я ее буду в кровати под себя подминать?.."
Тут Надя сложила постель и удалилась на кухню. Момент был упущен. Дима потряс головой, остужаясь. Он рад был, что избежал греховного наваждения. И горд собой. Чтоб совсем охладиться, достал сигареты, распахнул створку окна. Зануда Сашка в своей квартире – хотя бы даже в санузле – курить категорически запретил. Приходилось высовываться в окно по пояс. Дима жадно высадил “мальборину” пополам с осенним прозрачным воздухом – и совсем остыл.
Сел за Сашкин рабочий стол и заставил себя сосредоточиться на интернетовских страницах про депутата Константина Котова.
– Ну, как, нашел арабского адвоката? – спросила Надя вроде бы мимоходом. Она вернулась из кухни с тряпкой в руке и принявшись протирать подоконник. Дразнит она его, что ли? Почувствовала, что он ее хочет – и потому вернулась и провоцирует? Девочка, эдак ведь можно доиграться!
– Нет, – коротко бросил Полуянов. – Не нашел.
– Я думаю, палестинец здесь ни при чем, – безапелляционно заявила Надежда.
– В смысле?
– В том смысле, что ни он, ни его приспешники к убийству наших матерей никакого отношения не имеют.
– С чего это ты вдруг решила? – Дима округлил глаза.
– Все очень просто, – небрежно бросила Надя с интонацией Шерлока Холмса. – Суть – в менталитете араба. В его религии. Вот представь: Абу Хамад, воин джихада, борец с неверными… И вдруг – он неверному оставляет завещание? Да не просто неверному, а женщинам-неверным? Ты можешь себе такое представить?
Я нет… Для мусульман женщины, по-моему, настолько второй сорт, что даже хуже домашних животных… Ты вот мог бы завещать свое состояние Баксу?
– Я? Конечно!.. – с жаром заверил журналист. – Все коту оставлю.
– Нет, а кроме шуток?
Дима минуту подумал, отвернулся к окну. За окном первого этажа горел, алел ковер из последних осенних листьев. Тополя лениво пошевеливали голыми ветками.
– В твоих словах есть сермяжная правда, – наконец нехотя признал Дима. И добавил не слишком уверенно:
– Но наши матери арабу все-таки жизнь спасли…
– И ты думаешь, он до конца своих дней лелеял к ним чувство благодарности? Да он, наверное, и не знал, как звали тех гяурских женщин!..
– Не буду с тобой спорить. Тем более что сейчас я уже иду по другому следу. Найди мне, пожалуйста, радость моя, те места в мамином дневнике,
– Желяев, – поправила Надя. – Сейчас. Можно залезть в твою сумку?
– Еще как можно. – И Дима снова погрузился в ноутбук: открывал и быстро просматривал страницы с упоминанием фамилии Котова. – Ничего интересного… – наконец пробормотал он. Вернулся к началу. Переписал биографию депутата-ленинградца в память компьютера. Затем возвратился к поисковой системе. Дал ей новое задание: напечатал в окошке “Я ищу” фамилию: “Шепилов”.
Константин Семенович Котов стоял у окна. Его кабинет на четвертом этаже здания Государственной думы выходил на Охотный Ряд, на серое монументальное здание гостиницы “Москва”. Из-за стены депутатского отеля выглядывала на фоне ярко-голубого неба рубиновая звезда. Правее виднелись красно-зубчатые стены Кремля и желтое здание Сената за ними.
Прямо под окном расстилалась восьмирядная, медленно ползущая автомобильная пробка. Авто не успевали проехать с Манежа прямо, а слева уже, с Тверской, наползали им в бок новые автомобили. Стоянка перед Думой в три ряда была заставлена черными машинами.
Державный пейзаж за окном всегда помогал Константину Семеновичу сосредоточиться и принять решение. Как правило, он принимал правильные решения – иначе не продержался бы столько лет в кабинете с “вертушками” и высокими потолками.
Вот и сейчас депутат Котов держал в руках только что полученную повестку. Повестку доставили с фельдъегерем ему лично, минуя обычную депутатскую почту и даже котовскую доверенную секретаршу. Предусмотрительно, надо отдать прокурорским должное. Этим жестом они словно давали Котову понять: мы, как и вы, желаем избежать несанкционированной утечки, а также как следствие дальнейших, никому не нужных кривотолков.
Повестка, выписанная по обычной форме, на гадком синем бланке, приглашала “гр-на Котова” на завтра на десять тридцать утра на допрос в Генеральную прокуратуру в качестве свидетеля.
И вот теперь, застыв у окна, Константин Семенович решал: ехать ли ему завтра в Генпрокуратуру или нет. Как лицо, защищенное броней депутатской неприкосновенности, он имел полнейшее право немедленно сунуть повестку в уничтожитель бумаг и ни завтра, ни когда-либо позднее не являться ни на какой допрос. Безо всяких объяснений.
Однако, размышлял Котов, в случае его отказа сотрудничать (демонстративного отказа или нет, это неважно) прокурорским ничего не стоит произвести, допустим, утечку в СМИ. И тогда начнется совершенно ненужная, вредная шумиха, а подозрения в его адрес будут с каждым днем только расти.
Значит, ему следует идти?.. Прямо вот так, унизительно – по первому зову? Пожалуй, да, подумал Котов. Подобной покорностью он отведет от себя часть подозрений. Вот что самое главное.
Да, по всему выходит, что лучше идти. Одному идти, безо всяких там адвокатов. И даже без машины с шофером. Лучше прогуляться, словно простому человеку, три квартала вверх по Большой Дмитровке. И договориться о том, чтобы войти в Генпрокуратуру с какого-нибудь неприметного подъезда. Какой-либо огласки следует избежать.