Эксклюзивный мачо

Полякова Татьяна Викторовна

– Я могу изложить свои вопросы на бумаге и уйти часа на два. Могу задать их сама. Выбирайте.

Никифоров оказался здравомыслящим челове­ком и сделал правильный выбор.

Беседа была долгой, но не особенно плодотвор­ной. Если верить словам Никифорова, о том, кому понадобились эти убийства, он даже не догадывался, подозревал меня. В настоящий момент даже боль­ше, чем тогда на яхте. Правда, кое-что я все-таки узнала. К примеру, его связь с Анной началась пару месяцев назад, и погром в ее квартире устроил води­тель Никифорова по его просьбе. Искал подвеску, которую

Никифоров подарил Анне в знак своей боль­шой любви. Подвеску, кстати, она сдала в ломбард, на что имелась справка. Искал он ее по одной при­чине: боялся, что об их связи узнают и в убийстве заподозрят его. Редкий случай идиотизма, если учесть, что на яхте их караулил Лапшин и даже рассказал об этом жене, а детишки, рыбачившие с причала, пове­дали о дяде с тетей, поднимавшихся на борт яхты.

– Может, ты так боялся, что всех четверых по­решил? – влез Тагаев.

– Да вы с ума сошли. С какой стати? Ну зачем, зачем мне ее убивать, скажите на милость?

– Ты ж сам сказал, боялся, что о твоих шашнях узнают.

– Вы имеете в виду Веру? Но ведь ее тоже уби­ли. А Лапшин? Райзман, в конце концов? Убийца – псих. Маньяк. Я не уверен, что сам нахожусь в безопасности.

– Какая уж тут уверенность, – съязвил Тагаев, а я поднялась.

– Отпусти его.

Парни переглянулись.

– Может, мы прогуляемся, а ребята еще по­спрашивают? – предложил Тагаев. Я вздохнула и терпеливо пояснила:

– Нам нужен убийца. Я хочу посадить его в тюрь­му. Показания, полученные с применением силы, в суде недействительны. И это уже мое дело. Разве нет?

– Отпустите, – буркнул Тагаев.

Оказавшись возле дверей, Никифоров неожи­данно осмелел.

– Мы еще поговорим об этом… в соответствую­щем месте…

Тагаев сгреб его за ворот рубашки и сказал тихо, но, как всегда, впечатляюще:

– Ты жив, потому что она так захотела. – По­хлопал по плечу и ласково добавил: – Топай.

Петр Викентьевич обрадовался мне, а когда со­образил, что меня вновь чрезвычайно заинтересова­ли его догадки о кознях предполагаемых врагов, воспрял духом и приободрился.

– Я вам с самого начала говорил, эти убийства каким-то образом направлены против меня.

Я с ним согласилась и еще два дня ухлопала на разные вопросы и напрасные поиски.

Третий день начался с хорошей вести. Лялин чувствовал себя неплохо, и его разрешили навес­тить. Он лежал бледный, с черными кругами у глаз, сам на себя похожий только усами. Увидев меня, он весело усмехнулся и подмигнул.

– Привет, – сказал Лялин тихо.

– Привет, – разулыбалась я, устроившись на стуле. – Как ты?

– Нормально. Скоро встану.

– Ты поторопись, мне уже ох как неймется. По­мнишь, что обещал?

– Это я в бреду, – хихикнул Лялин.

– Вот так всегда. Нет, чтобы девушку осчастли­вить.

Лялин продемонстрировал мне кулак и весело заржал, чем меня порадовал. Не иначе как в самом деле на поправку пошел, а круги под глазами – ерун­да, пройдет.

– Додразнишься, – заявил он.

– Да

я внутренне всегда готова. Ты только команду дай. Вот хоть сейчас, пока медсестры нет.

Он покачал головой, страшно довольный, и бурк­нул:

– Охота тебе смеяться над женатым человеком. – Потом взял меня за руку и вздохнул: – Рассказы­вай.

– О моей любви и ожидании неземного бла­женства?

– О том, что раскопать успела.

– Нет, я только о любви. Все остальное тебе про­тивопоказано. Хочешь, я красочно обрисую…

– Ты меня на грех-то не наводи.

– Так это как раз моя мечта: предаться с тобой пороку…

– Ольга, – сказал он и взглянул сурово, а я вздох­нула:

– Лялин, нельзя тебе о делах думать. Вот вста­нешь…

– Нет, ты смерти моей хочешь, – разозлился он. – Чтоб я здесь бревном лежал и мыслями себя изводил… Докладывай.

– Первое и основное: мне очень без тебя сквер­но, мой друг и товарищ. Оттого и расследование не задалось. Топчусь на месте. Хотя новости, конечно, есть, но все неутешительные.

Далее я доходчиво, но коротко поведала о том, что успела разузнать, пока Лялин находился без со­знания. Он слушал, кивал, не задал ни одного вопроса, что было удивительно.

– Значит, вернулись к исходной точке?

– Вернулись, – сокрушенно кивнула я.

– Чувство у меня какое-то странное, – пожало­вался Лялин. – Лежу, таращусь в потолок, об этих убийствах думаю. И все мне кажется: ответ простой, прямо на поверхности, а в руки не дается.

– Ты лучше о здоровье думай. Убийца от нас никуда не денется. – Я кашлянула, прикидывая, сказать или нет, и сказала: – Стрельбу устроили люди Сотника. Говорят, у него зуб на тебя.

– Есть такое дело, – кивнул Лялин. – Ишь ты, решился, значит. Долго терпел, крысеныш.

– У него, по слухам, большие неприятности. В подполье ушел.

– Лучше ему там и оставаться. Тагаев, говоришь, в бегах? – вдруг спросил он.

– В бегах.

– А прячется в твоей квартире?

Я только головой покачала.

– Ну, Лялин…

– На самом деле сообразить не трудно. И не только мне. Ты поосторожней. – Он о чем-то заду­мался, а я сидела тихо, потом приподнялась, боясь его потревожить. – Ладно, пойду я.

– Постой… – Он взял меня за руку, посмотрел так, что сразу стало ясно: сейчас осчастливит. Я-то боялась, так и не решится, но вот все-таки надумал. – Детка, ты прекрасно знаешь, кто у нас кон­тролирует игорный бизнес, а также проституцию и прочие весьма неблаговидные предприятия.

– Ну…

– Что “ну”?

– Дед контролирует. Этот секрет давно не сек­рет для десятка граждан.

– Правильно. Но контролирует он все это не напрямую. Для этого и его наглости не хватит, да и в дерьме возиться ему неохота.

– И кто… – начала я.

– Кто-кто, конь в пальто. Тагаев, конечно. Толь­ко не вздумай брякнуть где-то об этой страшной-престрашной тайне.

– Ух ты, е-мое, – простонала я и даже зажму­рилась, так мне тошно стало.

– Вот-вот, никогда бы я тебе этого не сказал, если б… Ну, ты поняла.