Был на лице, мелькнувшем навстречу,изысканно странный рисунок замечен…И на пути, к горизонту ведущему,все становится прощеи лучше.Вечер, что прежде был хмуро насуплен –теперь светлячкамизелеными сыплет.Так.возьми и дай мне,пылинке скучной,летучую, как небо и запахи,душу.Сползает с вершин твоих льдов пеленаи можно увидетьулыбку вечности.Я наверху.Сфокусирован наангельском вечере, мной не замеченном.Дьявольский
вечер,вот вьются по ветрупо-над Ригой башни// тройками.А был единственный –не забыли –изысканно странный рисунок из лилий.
Мельник уходит
К вечеру мельник белый весьв муке с головы доног.И облаком улетело всето,что смолото в срок.И стол еще теплыйот хлеба и неба погасшихвойн.И мельник растапливает печьи молча смотритв огонь.Эй, а ну-ка, тише пусти конямимо мельника,который смотрит в огонь.Но не останавливайся, ни всадник, ни пешеход, –как бы ты сам не начал смотретьв огонь.Там, понимаешь ли, знают без тебявремя призвать своихзаглянутьв огонь…
Покой
Я искал покояпо всей комнате,залезал под диван,ворошил старые книгии разобрал телевизор.Но я же пристраивал его,стараясьоставить под рукойна всякийпожарный!Чтобы не сгнил,не достался мышами юным натуралистам,эти препарируют сразу,ну а кому тут нужен покойс худым животом?В данный моментя отклеиваю маркиот старых конвертов.Иногда под ними что-нибудь есть.
Время сирени
Давай я проведу тебясквозьтриумфальную арку сиреней,процедим сквозь неенежную розу майскихрассветов.Я не любитель букетов –нет вазы проще и откровенней,нет более пьянящегонапитка, чем этот.Давай напьемся им дообнаженности души дыханий,а после умоемся грозой,цветущейс утра.И мы определенностанем такими нами,которым уже больше незачемумирать.
«Меня отыщешь синей лунной ночью…»
Меня отыщешь синей лунной ночьюи вымолишь мне у сосны прощенье,и, как туман, опасность рассосетсячто в бритвах льда звенела под ногами,как выводок холодных диких пчел.Меня под ветром из кусочков сложишьна бесконечно сером поле снежном.Мы в этой жизни и по смерти вместе,тот, кто спешит, в отставшем остается,чтобы по нам сквозь васильковый пепелвзошла тоски горячей синева,в которой любят кувыркаться черти,когда едва родившийся слепой комочек вдругпару васильков ко лбу приложити видит, что в высоком небе сотнипылающих хвостов обращены к земле.
«Береженого бог бережет…»
Береженого бог бережет –перед мертвой птицейя обнажаю голову.Быть может, ее убил голодв тот час, когда ядоедал свой завтрак.Быть может, морозв тот час, когда тынатягивала перчатки.Само собой, я тут вообщени при чем, –береженого бог бережет,так или иначе, Он смотрит.
«В конце непопулярной улицы…»
В конце непопулярной улицы,на невоспетом углу,на неприметном деревесгрудились птицы,отправляясь на юг.В их измученныхсилуэтахпрочитывалось тяжкое бегствоот морозов.В желтые листья выпалк корнямрябиныих певчий корм.Горьким сокомобагренными ягодамидерево договорилось с птицамимолча.И сказало –пусть они пьют, клюют, хватают, тащат…Ведь их путь непройден и наполовину.И птицы молча бралиягоды по// половинке.В конце непопулярной улицы,на невоспетом углу,под неприметным деревомя постучалсяв твоюнезаметную дверь.
Сделай
Заряди в магнитофонленту с воем волков –побежит косуля.Стяни с небес истребитель –стань магнитом.Проверти пальцемдырку в плоском камне –мельничный жернов.Собери крылья мертвых бабочек,пусть к детям сныцветные придут.Обвейся цепко вокруг осиземной –будешь хмель.Но прежде всего протри глаза,чтобы замечать,подверни рукава, чтобы делать.Как сказал мудрец –необычноеначинается с простых манипуляций.
«Листопад, диктующий условья…»
Листопад, диктующий условья,в лихорадке осени раскис.Снова телефон исходит кровью,бес полночный снова крутит диск.Я, как волк, луною загнан снова,рыщущий, голодный, жадный снова,и тебе в глаза смеюсь я снова,синий голый лед холодных снов моих.Телефон всего нежнее в полночь,и цветы, что мне терпеть невмочь,так бесстыдно пахнут только в полночь.И да – к черту, тихая святая ночь!Возвращаются к корням своим деревьяи текут к своим истокам реки вспять.Телефон опять в полночном гневе…Нет, не телефон –земля в осенней лихорадкеперелетных птиц устала звать.
Я сажаю дерево
Памяткой о дикарях яего сажаю,на память огибких, жонглирующихлентами дыма кострах ясыплюземлю к его корням.Тотемом своего образамыслей яего высаживаю.Пройдут векаи меня в них не будет,пройдут векаи никто не станет делатьтого, что делал я.Но я это делал.И если далекий потомоквозьмет вдруг и спросит:– Да что это – дерево? –то под землей вздрогнетмой прах.Ибо он будет призван.Я сам, пока еще жив,спрашиваю себя раз за разом:// – Да что это было? –О том, что сам всегомгновение назад уничтожил.