Экслибрис

Вациетис Ояр Оттович

Осенью этого года Вациетису исполнился бы 81 год. Как между Землей и спутником, обращающимся по дальней орбите, расстояние между ним и нами за последнее время существенно не изменилось. Почти не меняется и сам характер взаимодействия, хотя уже начали сбываться некоторые из его пророчеств, а многие строчки, напротив, безнадежно устарели. Важно другое. Давно замечено, что в маленькой Латвии имеет место следующий математический факт: почти для каждого рода человеческой деятельности либо найдутся один-два человека, обычно хорошо известные, закрывающие его полностью, либо эта деятельность вообще никем не поддерживается. У Ояра, как высокопарно это ни звучит, в графе «род занятий» было написано: совесть нации…

Правописание молнии

Zibens pareizrakstiba, 1980

Войдем в это лето

Давай войдем в это лето,вечное лето,что было прежде леса и ветра,что было и грелопредкам руки,в мозолиодетые.И сложим каждый свое тепло,тепло заячьеи

тепло речноес теплотой человечьей –как мы без слов условилисьночью черемухина мосту столетий.То, о чем там условлено,без слов условлено,есть призваниетвое и суть;и всеми голосамитвоему кворумусделка на мосту повелевает:будь!И мы сотрем паутину,рутины патинувдвоем на пороге,чисты и просветленныв лето войдемтрепетно, какесли бы нас ожидалибоги.Вечное это лето –божественно,взгляни,как облако реет гордо,войдем с тобой,вольный мужчинаи вольная женщина,а вовсе не гонимые алчбойоторвы.

II

Алчбой гонимые перекати-поле, оторвы,доля их жизнь или кошелек.И не облачные нимбы реют гордо,но ореол мученика,уготованный лету.И, стоит мне молчатрусливопозволитьвсем этим лес жечь,зверя бить,воду мутить,то уже и намине рожденнымдетям по золе к лету// своему придется ползти.Лето ждеттенью мертвой, саваномчеремухинад падью в омуте.– Надо бы,надо бы вам наскрести вотстолькожалости, чтобыобо мне вспомнить!

III

Мое лето,вечное летопра- и прапрадедов,пра-, прапрабабушек,правнуков, правнучек,океан безбрежностеймоих, тывечное лето,не смей о смерти!С тобой умрутвсе былые, грядущие, сущиенежности.И у земли разорветсясердце.

Всё впору

Ребенок и голубь.Охота.Попусту – знают оба.Мне впору такая охота.Мне всё впору.Яркая оплеуха солнцана ящике мусорном.Впору.Не знаю,куда их суну,но впору тот запах,тот шорох,что воровато лезет мне в ноздри:– Знаешь, а снег тает. –И та, уходящаявдаль аллея с вечностьюзаподлицо.И даже вечность,что через дорогу бережно дедокнесет как яйцо.Всё впору.Вот-вот мне придется сотворить мир.А у меня, как назло, пока нетни запаса пиломатериалов,ни тех семи дней,что были у Бога.

«Есть у меня дикорастущего…»

Есть у меня дикорастущегозлака свободапосреди этой ночной пустыни.Корни рвутсяк подземным истокам,голова – сквозь облако.У ног –озаренные звездами простыни.Есть у меня неприрученногозверя свобода,посреди полночного города.Одни тени заставляютбесшумно крастьсяпо-кошачьи,другие огни заставляютзатаиться в тенипо-тигриному,третье чувство восторга –стрижом выстрелить в воздух.У меня свобода,у меня естественныйсобственный ритм.Я подстроил сердцек этому ритму,чтобы безжалостнаявселенная, проснувшись,// чужого не навязала.Нет, мир не так уж плох –просто он по-отцовскииспытывает мою стойкость.

«Мне доводилось…»

Мне доводилосьне соединяться и не смыкаться,но –коротко замыкаться,и тогда расплавляютсяконтактыи – мое время сгорает, в товремя как нам с тобой нужнобыть единым целым.Это не от невнимания,но – от спешки,от страха задержатьсяи быть задержанным.Стало быть, не из-за апломба,а нашего спокойствия радия в каждомновоприбывшеммерю токи крови.Нет ничего опаснейкогда двоих вдругзакоротит.

«Как перелетные птицы…»

Как перелетные птицытуманной веснойк руинамв несуществующую больше Елгавувсе же вернулись,так сегодня,вчераи завтра куда-то возвращаютсялюди.Как перелетные птицы –с печальными песнями,звонкимиили глухими,к руинам возвращаютсялюди.Сегодня,вчера ли,завтра –стыдясьсвоей птичьей доверчивости,возвращаютсялюди.Я тоже,бывает,курлычу, как перелетная птица,мой крик печален –кто знает,может, я возвращаюськ руинам?

Ожидание

Над черной тушьюречной уснувшейя жду, что начнется пахота,и журавлей,которым давно бы порабыть на суше.Я жду серебряного параполейи серебристогожаворонка.Жду упорно, наверняка,и от этого делаюсь тонок,как стебельтой земли,на которую едва смелвыползти,но в которую войдусмело.Я верю,что, приходясь сыном ей,не солью или алмазнойжилой,бываю трава-мураваи бываю –прель,но почти никогда –// не выжига.Я кровью и плотьюей принадлежу,надеждамии наваждениями,над черной тушьюречной уснувшей,я в ожидании еще одногосвоего рождения.

«Отапливаемые центральным отоплением…»

Отапливаемые центральным отоплениемникогда не бывают согреты,как нужно –где только можно,когда только можно,они разводят костры,и плывут, плывутв этом живом огне,и смотрят, смотрятзастывшими глазамив этот живой огонь,с ностальгией,с эмиграциейв этих застывших глазах.Господи,пожалей их, они так красивы.В разжигании огняесть свои первоклассники,гимназисты,магистры,академики,мэтры и подмастерья,но нет несогревшихся.Разводят огоньчем угоднои, в общем, всюду,он хорош для всего:варить еду,сушить одежду,сунуть рукуи клясться.Это уж как когда.

«Чтобы я еще раз прыгнул в огонь…»

Чтобы я еще раз прыгнул в огонь –зарекаются обгоревшие,стонут и стенают ночами,отращивая новую кожув невыносимой борьбес нешуточной болью,и невообразимаяэта борьба без конца,нескончаемый этот плач,а также ужасные ожоговые раныдокучают.И – едва боль проходит –ты бросаешься на поискиеще какого-нибудьогня.