Экслибрис

Вациетис Ояр Оттович

«Я рад…»

Я рад,что тогда ошибся,и то, чего я боялся,вышло зверью на пользу.Я боялсятех красных ягодна снегуи выше –в стеклянных сучьях,ибо, будучи человечьей породы,я видел тамкапли крови…И –как стынущей краснойкартечью стволы набиваетголод…И голодная птицастынет, превращаясьв ледышку…Оказалось –красные каплина снегуи выше, в стеклянных сучьях,и есть те самые угольки,у

которых любая птицаможет греться// до весны,пока я не вышелжечь и палить повсюдумои костры зеленого цвета,несущие, отцветая, красные углижизни.

«Пальцы сплел я на затылке…»

Пальцы сплел я на затылке,под небесным синим душемсамого себя придумал.За Двиной в садах укропа.Зонтики античной вязкикружева плели над нами,тени стройные бросая.За Двиной в садах укропа.Бабье лето резким светомписьмена укропных кружевмне на коже выжигало.За Двиной в садах укропа.Так, расписанный по брови,сам собой я был прописани по новой переписанза Двиной в садах укропа.

Закрыты глаза

Закрыты глаза, и поезд идет обратно!..Ты. Билетная касса.Ты. Трамвай до вокзала.Ты. Чемодан. Собираешься.Нет. Дальше!Прошлый новый. Год.Позапрошлый.Нет. Дальше!Выбегаешь в одной сорочке.А мимонастоящий красивыйпахнет первым бензином.Тебе страшно,что всё – понарошку.Ты спряталась в ивах,Все равно страшно.Ты летишь, вцепившисьв крылья бабочки.Тогда былитакие большие бабочки.И, стоя на ровном месте,видишь лишьщемяще зовущие пропасти.Открыты глаза, мчит поезд на всех парах…Но, стоит закрыть,то опять обратно.

«У тебя дожди…»

У тебя дожди.У тебя –я знаю – дожди.Я иду по сухим пескам,жарким настолько,что подошвы горят,жарким настолько,что высыхает взгляди у тех, что плакали,белая соль в глазах…И жар в этихсоленых глазницах.У тебя жегрибные дожди,я знаю – грибные дожди,иначе откудавзялась бы эта радуга междунами?

«Буду любить тебя…»

Буду любить тебяв желтых соцветьях,спрячу тебяв желтых соцветьяхот желтых зрачковкота лесного,от мертвой иволги желтойспрячу.Белую, белую тебя спрячуот пожелтенияи рассеянияветром желтым.Любимая,буду любить тебяв желтых соцветьях!

«Покажи мне сторону…»

Покажи мне сторону,где закат живет.Наглухо заделаю ее,мне бы не хотелось,чтобы солнце село.Бега тонких стрелокмне бы не хотелось.Пульс такуюрезкую выбивает дробь,из календарей,из часов-минут выбывает время.Время это кровь.

«Не плачь…»

Не плачь.Ты соснам моим над обрывом подмыла корни.Хватит.Уже и вода зацвела корягами черными.О нихразбивается круглое лунное блюдо.А те,что промышляют орехами на берегу,в омуте, полномкоряг, купаться не будут.Не плачь.Пока что.

Тебе

У меня есть щемящее, щемящее чувство,что вселенная, в которой я обитаю,много раньше твоей может быть разрушена.Никто не спрашивал – так уж вышло,ты же да не останься одна и грустна –море нежности из берегов не вышло.Тем уже, что случилась ты у меня,век мой оправдан, свят и солнцем пронизан,и я перед ним смиренно склоняюсь.Спокойно протягиваю смерти руку,ведь наша близость близкого ближе,что всё одно исключит любую разлуку.

«Твои слова меня…»

Твои слова менявлекут, словноволны, вплавьв мистическом светеЛуны – в них весомость, в них невесомость, и память скользит вдоль ресниц снежной совой, я застыл на месте, а ты меня несешь и несешь еще и еще…Твои слова меня обжигают, как клекот поленьев иззябшие руки решившего клясться, отогревают их для восхожденья, сдирания кожи, я должен быть на вершине, где встала, лавиной застыв, и зовешь, и зовешь еще и еще…Твои слова меня ранят, словно шипы ладонь без перчатки, я бьюсь о них птичьей грудью жемчужной, скоро по ней прольется оранжевый жемчуг, ведь слова эти рвут, продираясь к кровному братству, пожалуйста, рви меня, рви еще, и еще, и еще…Но глубже всего пред тобой менязаставляет склониться до самой земли та тишина между слов, та нагота между слов и то, что позволено мне в обнаженности этой до боли счастливой застыть, ожидая – что же еще, что еще и что еще…

Богам трудно общаться с людьми без посредника: у нас слишком разные системы отсчета. К тому же боги стремятся сказать всё сразу, не указывая адресата. Вот и садился один человек каждое утро к окну, и, раскрыв школьную тетрадь в клеточку, приступал к расшифровке высочайших посланий, пытаясь понять, что именно адресовано нам, а что – Альфе Центавра. Как всякому истинному ученому, Ояру присуща мягкость, граничащая с гетевским всепрощением («тот, кто нас однажды понял, сможет нас простить»). Это не ложно понятая объективность, а результат необходимого остранения объекта изучения. Поэтому даже категорический императив преподносится им в форме напоминания. Впрочем, за это отчуждение от других в конце концов приходится платить – отчуждением от себя самого…

Си минор

Si minors, 1982

«Хоть бык недоенный ревет…»

Хоть бык недоенный ревет.Хоть ноги обжигает лед.Хоть мрак смел в сердце окопаться.Хоть точит слезы береста.Хоть точит лясы высота.Хоть враг мой сел со мной брататься.Хоть губы и сулят приют,но руки плоть пустую пьют,хоть не стремятся опускаться.Хоть смерть и та у нас одна.Хоть жизнь на век лишь раз дана.Осмелюсь я не испугаться.

Доброе утро

Здорово, река!Здорово, коряга старая!Здравствуй, в реке не живущий рак!К лицу ли мне, темному,ясное завтра?Я пока еще сумеречен.Я не знаю пока.Еще не отдраенавчерашняя копоть,еще не вычищендорожный плащ,еще по-прежнему плачутнедавнишние сироты…Я пока что сегодняшний и вчерашний.Оттого я так рано поднялсяприбратьсяво вчера и в сегодня,что бы в моевремяпоспеть вовремя.Время не знает жалости.Время карает своих должников.С ним не шути.