Экспансия
Шрифт:
— А не обманут?
— Смысл? Воевать мы не собираемся. Пока, во всяком случае… А палок в колёса монархам их мы можем и деньгами насовать. Как я понимаю, тамплиеры ребята хваткие. Словом, так мыслю — отпустить при условии, что трепаться о нас не станут. Иначе — не будет у нас взаимовыгодной торговли…
Ратибор прищурился:
— И что же ты у них покупать решил, а, Крок?
Тот усмехнулся:
— А людей, княже.
— С ума сошёл?!
– Нет. Слушал внимательно. А ты вот упустил… Орден их имеет командорства по всему известному им миру. В том числе и на Святых землях Проклятого. Как нам ведомо —
— Они же Распятому отданы! Соображаешь, что делаешь?!
— Читал я, что Брендан, предок Малха-махинника вообще монахом был… И что? Вернутся они к вере исконной славянской! Или сомневаешься, княже?
Ратибор почесал подбородок, потом хлопнул в ладоши:
— Быть посему. Значит, договорились. Завтра же скажем сему рыцарю, что готовы мы дела с его Орденом иметь. Мы им — серебро, сколь требуется…
— Осторожней, княже. Аппетиты в Европе немеряные…
— Да, верно…
Спохватился князь, продолжил, уже взвешенней:
— Мы им серебра три тысячи пудов каждый год. Они нам — всё о Европе старой рассказывают, да людей наших привечают, коли потребность имеется. Далее — каждый год пусть присылают нам тех, кто языки знает. Будем учить наших разговаривать на языках их. Третье — пускай на рынках рабских людей языка нашего выкупают. За то деньги отдельно платить станем. И чтоб не жадничали. Всё-равно узнаем истину.
— А забирать их как?
— Александр сей обмолвился, что дважды им по пути острова попадались… Надо ближние к ним выбрать, и там строить заставу могучую. Чтобы в случае чего отбиться могла от врага.
— Добро. Уж до островов то они наших людей всяко довезут…
Князь кивнул. Потом добавил:
— Клятву надо на их книге взять святой, что никому, кроме магистра их про нас не расскажут.
— И пригласить бы его в гости стоило…
— Сначала посмотрим, как дружба наша сложиться. Мы на их Распятого посягать не станем. А ни пускай нас не трогают…
Теперь кивнул Крок, и Ратибор устало потянулся:
— Вроде всё на сегодня? А, вот же… Забыл… Схожу гляну, что там за чудище наши отловили…
— Мне с тобой?
— Стоит ли? Дознатчики уже, небось, всё выпытали, что нам нужно. А картина после их работы неприглядная… Лучше отдохни. Завтра с Добрыней всё обсудим, да с тамплиерами. И будем собирать их в дорогу…
Распрощались. Крок ушёл к себе, а князь открыл потайную дверцу в стене, взял со стены лампу масляную, спустился по лестнице вниз, в подвал, где на глубине нескольких саженей находилась тюрьма для таких вот пленников…
…В пыточной было душно от факелов и жаровни, на которой калилось железо. Одетый в кожаный фартук с засохшими брызгами крови дородный детина зверски вращал глазами, потрясая перед растянутой на колесе людоедкой раскалённым докрасна железным прутом. Дверь со скрипом распахнулась, и на пороге возник князь. Мгновенно прут полетел обратно в жаровню, и палач склонился в поклоне:
— Прости, княже, молчит, зараза! Как ни пугал — молчит, будто язык откусила!
Толмач в углу кивнул в знак согласия.
— Ну, да… Мы, славы, мягкосердечные. Женщину трогать, хоть и людоедка она, душе противно… Она, видно, сообразила, что к чему,
Вздохнул:
— Хоть что-то сказала?
Оба дружно замотали головами.
— Нет, княже…
Ратибор подошёл поближе к пыточному колесу, посветил себе лампой… И едва не охнул — лет семнадцать ей… Не больше. И череп не сплюснутый. Коли не знать — так и не скажешь, что из людоедов… Щёки чистые… Без картинок этих синих… Разжал её рот, хоть та изо всех сил мотала головой — зубы целые на диво! Без дырок, в которые нефрит вставлен… Это что получается — что теперь майя стали лазутчиков готовить? Где же они таких вот целых, ни исписанных, не изрезанных берут? Плохо дело…
— Спроси, как её имя?
Толмач пролаял вопрос, но пленница отвернулась в сторону. Князь ухватился рукой за подбородок, но та вырвала голову и смачно плюнула ему в лицо… Все замерли — и палач, и переводчик… Девушка злорадно оскалила зубы, что-то быстро заговорила, спеша до того, как её убьют…
— Она вещает, княже! Говорит, что настанет день, и придут истинные воины, и уничтожат всех бледнокожих и их приспешников, и сложат из их сердец пирамиды выше самых высоких гор, и воссияет вновь сила майя, которым суждено править самим Временем…
— Вон, оба!
В глазах Ратибора вспыхнул жуткий свет гнева, и под их взглядом вещунья начала затихать…
— Что не ясно?!
Оба слава торопливо выскочили прочь из камеры пыток, и услышали, как позади лязгнул засов, запирающий массивную дверь. Толмач сделал знак, отгоняющий нечистую силу:
— Озверел наш князь… Как пить дать, убьёт!
— Не убьёт… Но изувечит точно!..
Прислушались, но дверь была сделана на совесть, почти ни звука не доносилось из-за массивных плах красного дерева… Потом вдруг пленница дико завопила, но крик резко оборвался, будто её вогнали кляп в рот… Снова тишина… Прошло примерно с полчаса…
— Всё. Кончил её князь…
В этот момент лязгнул засов, и на пороге вырос Ратибор с укрытым плащом безжизненным телом на руках.
— В порубе где место есть получше?
Палач мгновенно вскочил на ноги:
— За мной, княже…
…Сам открыл дверь — князь окинул взглядом комнатку: сухо. Чисто. Кровать с тощим матрасом. В углу — лохань деревянная с водой. И — кольцо в стене. Аккуратно положил тело на ложе. Палач за спиной шумно вздохнул с облегчением — жива, знать. Не убил её Бешеный…
— Цепи дай.
— Какие, княже?
— Ошейник, да кандалы ручные и ножные.
— Сейчас, княже.
Метнулся наружу, через несколько мгновений вернулся назад.
— Выйди. Да платье принеси прежде. Чистое. Всё равно какое. Лучше мужское.
… Пока палач бегал, всмотрелся в прикрытую плащом фигуру — что же он наделал?! Как только мог? И с кем! С людоедкой….
Палач вновь появился, сложил стопку из хлопковых брюк и рубахи рядом. Ратибор махнул рукой — иди. Тот, поклонившись, вышел. Князь вздохнул, развернул одежду — великовата, естественно. Ну да пойдёт… Осторожно натянул на обнажённое тело мягкий хлопок, затем приступил к оковам. Браслеты на руки. Чуть больше — на лодыжки. Обруч на пояс. Ошейник… Цепь к стене… Закончил, вроде. Поднялся, забрал свой плащ, в который закутал пленницу, когда выносил из пыточной. Вышел наружу, сурово взглянул на обоих тюремщиков, ожидавших его за углом коридора: