Экспедиция инженера Ларина
Шрифт:
— Василий Михайлович, — внезапно заговорил репродуктор, — косяк проходит в пяти километрах от острова Парамушир. Направление — Охотское море.
Невысказанному не пришло время… Дело, заботы вели человека, не давая остановиться.
— Как с тарой? — сухо спросил Ларин.
— Клёпка на исходе. Я думаю весь улов сдать на Парамушире. Рыбу частично отоварим клёпкой для бочек.
— А примут?
— У них план трещит. Радист случайно подслушал разговор директора комбината с Сахалинским совнархозом.
— Хорошо…
Репродуктор умолк.
На экране телевизора продолжали мелькать увлекательные картины подводной жизни, но нить мыслей, ещё минуту назад всецело владевших Лариным, оборвалась. Объяснения, к которому он стремился, не состоялось.
— Вот, черти, разыгрались, — беззлобно заметил Ларин. — Так они и раму с рыбонасосом снесут.
Дельфины стремительно носились под судном, мощными хвостами били по рыбонасосу. Им, очевидно, нравилось резвиться в лучах прожекторов. Ларин нажал белую кнопку. Экран погас. Рыбонасос ещё работал и гнал по желобу воду — рыбы уже не было. Косяк, освободившийся от притягательной силы, пошёл в открытое море. Траулер подходил к острову Парамушир. Ларин предупредил в микрофон:
— Прекращаем лов, товарищи. Кузьма Степанович, успеете к утру переработать улов?
— Сделаем, Василий Михайлович, — пророкотал в репродуктор густой бас боцмана.
Саша стояла на пороге, держась рукой за верхний косяк. За спиной у неё струился свет. Вся она — нежная, красивая, по-мальчишески гибкая, манящая. Ларин, забыв обо всём, шагнул к ней. Она спрыгнула в трюм. Засмеялась. Приветливо взмахнула рукой.
Ларин глядел ей вслед, чувствуя, как гулко и часто стучит сердце. Размышляя над жизнью, он, разумеется, допускал, что рано или поздно любовь постучится к нему. И вот она пришла…
Ларин поднялся в каюту. Там никого не было. Но ему казалось, что Саша где-то здесь, спряталась, ждёт его. Он огляделся, покачал головой, улыбнулся. Подошёл к тумбочке и взял фотографию Лины. Долго разглядывал. И вдруг сказал:
— Саша…
Он держал фотографию той, которая навсегда ушла от него, а думал о другой — живой, волнующей, с пышными волосами и синими глазами, отражающими окружающий мир и потому прекрасными.
Ларин помнил прошлое, всегда помнил. Достаточно было ему взять в руки фотографию и закрыть глаза, как сразу, же образ Лины оживал. А сегодня лицо её виделось смутно, словно сквозь частую сетку дождя. Оно куда-то уплывало, уступая место другому. Уплывало вместе с печалью…
Ларин осторожно поставил фотографию на место. Рядом с ней на тумбочке лежал резиновый человечек.
«Любовь! — думал Ларин. — Любовь… Вечное чудо, преобразующее и омолаживающее мир».
Через три дня «Ураган» покинул остров Парамушир и направился в Охотское море.
Удача сопутствовала морякам. Обловив один косяк, траулер быстро находил второй. Две трети команды занимались переработкой рыбы. Ларин по восемнадцать-двадцать часов просиживал у пульта управления. В каюте он едва добирался до постели и моментально засыпал. Организм у него был железный, но не выдержал, сдал. Последние два дня Ларин чувствовал себя отвратительно.
Вот и сейчас он сидит в будке на низком кресле позади Соболева и кутается в плащ. В будке тихо. Дрожат стрелки приборов. В желобе журчит речка из живой рыбы. Мелькают кадры подводной жизни на экране телевизора…
— Вы бы шли в каюту, отдохнули, Василий Михаилович!
Уверенность Соболева нравится Ларину, но много в нём ещё мальчишества. «Рискнуть разве?» — подумал Ларин, глядя на широкий затылок своего ученика.
Странно себя вёл сегодня косяк сельди. Он то уходил вглубь, то поднимался к поверхности. Соболеву всё время приходилось быть начеку: по глубиномеру менять положение рыбонасоса под корпусом траулера, делать записи в специальном журнале. И Соболев справлялся с этой работой.
Ларин придвинул микрофон.
— Иван Константинович…
— Да.
— Я скверно себя чувствую. Мне надо выспаться как следует. У пульта оставляю Соболева.
— Можно и кончать. Тара на исходе.
— Зачем же? — Ларин устало вытянул ноги. — Сейчас прохладно, рыбу можно сохранить на палубе под брезентами.
— Что ж, я думаю, Соболев справится, — ответил капитан.
Ларин выключил микрофон и обернулся на крик Соболева:
— Василий Михайлович, смотрите!
— Вижу.
Раструб рыбонасоса оторвался от рамы и повис в воде.
— Работа дельфинов, — хмуро сказал Ларин. — Выключай установку, Вася.
Они закрыли будку и поднялись в лабораторию.
— Придётся спуститься в воду, — всё так же хмуро сказал Ларин.
— Может, я один, Василий Михайлович? Или с Алексеем…
Ларин отрицательно покачал головой:
— Без меня вы не справитесь. Одевайтесь, будете страховать.
Ларин сообщил в рубку об аварии и предстоящих подводных работах, и они вышли на палубу. Над океаном повисла жёлтая луна. Она почему-то качалась, как маятник стенных часов. «Не луна, а голова кружится. Может, не стоит рисковать?» — подумал Ларин, оглядываясь по сторонам. Саши нигде не было. Боцман, спустив шлюпку, стоял у верёвочного трапа. Ждал. Нет, оставаться нельзя.
— Вася, какая температура воды?
— Пять градусов.
В шлюпке Ларин натянул маску, повернулся спиной к «Урагану» и спустился в воду. Выпустив лишний воздух, он всплыл на поверхность, показал Соболеву большой палец — всё, мол, в порядке, сделал несколько гребков ластами, затем согнулся в пояснице и ушёл вглубь. Видимость в воде была хорошая: мощные прожекторы, установленные в подводной части «Урагана», давали достаточное освещение. Ларин подплыл к рыбонасосу и начал работать. Мимо прошла тень. Быстро взглянув, он успокоился: это был Соболев.
Неожиданно Ларин вновь почувствовал головокружение. Дышал он часто, прерывисто. «Спокойнее, спокойнее», — мысленно приказывал он себе. Несколько раз глубоко и медленно вздохнул. Стало легче, но головокружение не проходило. Ничего не хотелось делать. Он смутно видел Соболева. Тот почему-то двоился в глазах, потом совсем исчез из виду.
А Соболев продолжал плавать вокруг Ларина, страхуя его от подводных хищников. Правую руку он держал на рукоятке ножа, а левой цеплялся за сигнальный канат.