Экспедиция в Лунные Горы
Шрифт:
— Время, сэр Ричард. Время. Время. Время. Вы, мягкокожие, понимаете его в очень ограниченном смысле. Вы считаете, что оно — удар сердца, что у него регулярный пульс, что оно идет от А к Б, а потом к С. Но время — намного больше, чем ритм и последовательность. Это мелодия. Это рефрены, которые поднимаются, опадают, и поднимаются опять. Время может менять высоту, тембр и структуру. У времени есть созвучия. Громкость. Ударения и паузы. Стихи и хоры. Вы видите только ее скучную горизонтальную составляющую, но у нее есть и вертикальные.
— Даже если вся эта белиберда правда, — фыркнул Уильям Траунс, —
— А вот что, детектив-инспектор: когда рябь последствий распространяется после совершенного действия, она идет во всех направлениях, а не только вперед, как думаете вы, мягкокожие. Во всех направлениях!
— Бред сивой кобылы!
К'к'тиима выпрямился, закончив работу, и сказал:
— У вас есть платок?
Траунс покачал головой, но Спик порылся в кармане, вытащил кусок материи и передал заводному жрецу. К'к'тиима, используя его, вытер кровь и остатки мази со свежей татуировки исследователя.
— Готово, — сказал он и взял револьвер. — Сейчас мы пошлем нашего друга Бёртона в будущее, где он станет свидетелем музыки времени и всего его великолепия. Это подарок от нагов расе, которая уничтожила нас.
— Зачем? — спросил Бёртон.
— Потому что вы должны узнать! Иначе весь мир будет уничтожен! А сейчас его судьба в ваших руках, мягкокожий — преподайте там урок, который вы выучили сегодня.
— Несусветная чушь! — сплюнул Траунс.
— Мне ужасно жаль, — сказал К'к'тиима, — и я очень извиняюсь, но Глазу действительно нужна жертва — только она активирует его. Однако если это вас утешит, ваша сущность запечатлеется в камнях, Уильям.
Он поднял револьвер и выстрелил Траунсу в лоб.
Бёртон закричал.
Последовала ослепляющая белая вспышка.
ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА
БЕГСТВО ИЗ АФРИКИ
В отчаянии много надежды
Удивительное растение затряслось; огромный красный цветок закачался, освещенный светом солнца, и развернул колючие лепестки, впитывая свет и тепло. Воздушные пузыри на его стебле надулись, как воздушные шарики, потом сжались, и раздался странный призрачный голос:
Того, что мы видим, нет, а то, что не видим, есть. Конечно оно не оно, а оно такое как днесь. Что, где и когда? все только над и под. Гром без молнии, да. И без грома молния, вот. [72]Цветок опять задвигался, дерево заскрипело и, казалось, посмотрело на двух людей, которые, сидя на сенокосцах, от удивления открыли рты.
— Говорящее дерево, — прошептал Берти
72
Здесь и далее цитируется стихотворение Алджернона Суинберна: «Высочайший пантеизм в ореховой скорлупе», 1877 г. Это пародия на стихотворение Теннисона «Высочайший пантеизм».
Два длинных узких листа, расположившихся между лепестками, вытянулись и изогнулись, как будто человек выбросил вперед руки.
— Давай, объясняйся, мерзавец! Почему ты так долго не замечал меня? Разве не было ясно, что я зову тебя назад? Маки, Ричард! Маки!
Бёртон заглушил мотор сенокосца, покачнулся, упал с седла и остался лежать.
Уэллс торопливо выключил мотор, тоже спустился и встал на колени рядом с другом.
— Эй, — воскликнул цветок. — Ты кто? Что с Ричардом?
— Я — Берти Уэллс, и, как мне кажется, он в обмороке. Вероятно от глубокого недоверия!
— А, — сказал цветок и добавил:
Сомнение есть вера, в основном, но вера есть сомненье, каково!
Есть доказательство — не верим мы ему, но можем ли мы верить без него?
Как, почему и куда? рожь и ячмень не компот.
Кривы не прямые, да; но верх там где над и под.
Четыре — оно дважды два, но десять — не пять на два,
Судьба и Бог двойники, но Бог совсем не судьба.
— Доказано, что Бог — заблуждение, — растерянно пробормотал Уэллс, вынул фляжку и брызнул воду на лицо Бёртона.
— Действительно, — согласился цветок. — Дарвин нанес удар и оставил нас ни с чем. И что теперь, эй? Что теперь? Быть может, мы должны заменить его высшим видом пантеизма. Как вы считаете, мистер Уэллс?
Даже не думая о том, что растение-переросток вовлекло его в теологический спор — он чувствовал, что это приведет его к неизбежному заключению: он сошел с ума — Уэллс ответил:
— Умный человек должен работать, исправляя собственные ошибки, а не ждать вмешательства свыше, и должен заменить веру в непознаваемый божественный план на хорошо обдуманную собственную программу действий.
— О! Браво, браво! — одобрительно воскликнул цветок.
Мысли кого-то узнай, чувства возьми себе.
И пойманный фактом Бог спину покажет тебе.
Бёртон вздрогнул, чихнул, еще какое-то время полежал, потом, качаясь, встал на ноги и ухватился за одну из ног сенокосца.
И посмотрел вверх, на цветок, который изогнулся вниз и пронзительно запищал:
— Не думал, что у тебя такие слабые нервы, Ричард. Похмелье, скорее всего. Неужели ты выпил слишком много моего бренди? Я выделяю его из себя, ну, как сок. Очень оригинальный процесс, даже если я говорю о себе!
— Да, Алджернон, ты чертовски большой оригинал, — медленно ответил Бёртон.
— Что? Что? Почему?
— Цветок?
— О! Ха-ха-ха. Не цветок, а все эти чертовы джунгли. Блестящая идея, а?