Экспедиция в Лунные Горы
Шрифт:
Через множество одежд и шарфов Герберта Спенсера послушался слабый разочарованный вздох.
Покс, сидевшая, как обычно, на голове заводного философа, издала громкую музыкальную трель, а потом прощебетала:
— Болтуны!
— Ура! — радостно воскликнул Кришнамёрти. — Что-то новенькое!
— Бессмысленные оскорбления самые смешные, — согласилась Изабелла.
— Клянусь Юпитером! — выпалил Траунс. — Эй, Ричард, это напомнило мне те ужасные растения, которые мы видели в Мзизиме...
— Почему? — спросил
— Я спросил себя, поскольку у всех созданий евгеников, таких как Покс, всегда есть...
— Свинодруг! — пропела Покс.
— ... плохие побочные эффекты, независимо от того, какие таланты ученые вложили в них...
— И?
— И какой же недостаток есть у этих бегающих растений, как ты думаешь?
— Хороший вопрос, Уильям, но у меня нет ответа!
Бёртон налил бренди всем, включая женщин, мужчины закурили сигары и трубки, нервно поглядывая на крышу палатки, которая непрерывно дрожала под натиском дождя.
Сестра Рагхавендра раздала всем по маленькому пузырьку со светлой жидкостью и потребовала, чтобы ее добавили к бренди.
— Это специальный рецепт, который мы используем в Сестринстве Благородства и Великодушия, — сказала она. — Он очень хорошо успокаивает лихорадку. Не беспокойтесь, жидкость совершенно безвкусная.
— Из чего она сделана? — спросил Честон.
— Смесь хинина и разных трав, — ответила она. — Я не могу полностью защитить вас от малярии, но, по меньшей мере, приступы будут короче и не такие сильные.
Внезапно входной клапан роути отлетел в сторону, и внутрь впрыгнул мокрый черт.
— Хамы! — крикнул он. — Невежи! Враги! Чертовы предатели! Пить без меня! Без меня! Ааааа!
Черт прыгнул к столу и, дико вращая глазами, схватил бутылку бренди и сделал огромный глоток. Грохнув бутылкой о стол, он вытер рот рукавом, удовлетворенно вздохнул, рыгнул и упал как подкошенный, приземлившись на спину.
— Великие небеса! Неужели это Алджернон? — протрубил Герберт Спенсер.
Сестра Рагхавендра наклонилась над мокрой и грязной фигурой и положила руку ей на голову.
— Он и есть, — сказала она. — И, несмотря на такой вид, у него нет температуры.
Бёртон подошел к ней, поднял своего помощника и перенес на другую сторону палатки, на койку.
— На самом деле Алджи привык действовать в таком состоянии, которое многие посчитали бы лихорадкой, — сказал он. — В данном случае он просто переоценил свои силы.
— Да, — согласилась няня. — Любому человеку потребовалась бы минимум неделя, чтобы придти в себя после такой большой потери крови.
— А Алджи потребуется не более двух дней, ибо он, безусловно, не любой человек.
Они, как могли, высушили своего друга, устроили его как можно более удобно и оставили спать.
Наконец дождь прекратился, так же быстро, как начался, и еще одна тихая африканская ночь опустилась на них. Все сидели молча, наслаждаясь обществом друг друга, слишком усталые, чтобы говорить.
Вдали завыла гиена.
Из деревни донесся короткий крик.
Ударил один барабан.
Потом другой.
И тут громкая ритмичная мелодия наполнила воздух — ударило много барабанов. Голос мальчика окликнул их снаружи. Бёртон вышел из палатки и ребенок, лет десяти, улыбнулся ему.
— О Мурунгвана Сана, — сказал он, — огонь зажжен, мясо готовится, женщины полны беспокойства и хотят танцевать. Мужчины желают услышать новости из страны Музунгу — страны белых людей. Не хочешь ли ты присоединиться к нам?
Бёртон кивнул.
— Мы немедленно идем.
Так что первый день экспедиции закончился пиром и танцами, в которых участвовали все, кроме философа Герберта Спенсера и поэта Алджернона Суинбёрна.
Латунный человек, оставшийся в платке, поставил стул рядом с койкой, сел на него и, опершись на свою палку, наклонился вперед. Скрытое куфьей, его металлическое лицо не отрываясь глядело на помощника Бёртона.
А Суинберну снилась война.
СЕДЬМАЯ ГЛАВА
БИТВА ПРИ ДУТ'УМИ
Грабеж, убийства и опустошение они ошибочно именуют империей. Они творят дикость и называют ее мир.
Теплый дождь барабанил по жестяной каске Бёртона и затекал под шинель. Взрыв на мгновение оглушил его, бросил на четвереньки, осыпал комьями грязи и кусками окровавленных тел. Черная жижа на дне траншеи немедленно всосала его ноги и руки, как если бы сама земля жадно хотела проглотить очередной труп. Рядом на поверхности плавала чья-то голова. Половина ее лица отсутствовала. Потрясенный, он опять вскочил на ноги и немедленно согнулся, когда еще одна горошина разорвалась в нескольких ярдах от него. Мужчины и женщины кричали в агонии, звали своих матерей, ругались и богохульствовали, опять и опять.
Семя ударило в лицо солдата. Хлынула кровь, каска закружилась. Кости мужчины внезапно исчезли, и он резко упал на землю, скользнув в грязь.
Бёртон шатаясь пошел вперед, глядя на солдат, выстроившихся в правой стороне траншеи и стрелявших из винтовок через ее край. Наконец он увидел человека, которого искал — большого аскари с повязкой на правом глазу. Он вскарабкался к нему и прокричал в самое ухо:
— Ты рядовой Усама?
— Что?
— Я ищу рядового Усаму. Мне сказали, что он знает Уэллса.