Экспедиция в Лунные Горы
Шрифт:
— Да. У нас есть пиво, джин и...
Суинбёрн, не понявший ничего, кроме слов «пиво» и «джин», настойчиво прошептал:
— Только не давай им бренди!
— ...подарки!
— Вы заплатите хонго?
— Да, мы заплатим хонго.
Гоча поскреб живот и с интересом посмотрел на Бёртона. Потом крикнул:
— Кидого! Скажи своей матери — пусть замолчит. Я не могу думать под ее кудахтанье и стенания!
Бывший раб кивнул и повел мать в деревню. Вой прекратился. Староста собрал вокруг себя группу воинов, и они долго шушукались,
— Видишь, — сказал он. — Ты здесь всего ничего, но уже сломал мой лук, который я берег всю жизнь и из которого стрелял только вчера. У твоего народа кожа как у призраков, и там, где они появляются, начинаются несчастья, нищета и разрушения.
— Мы дадим тебе другое оружие.
— Все, что вы можете дать мне, отвратительно. Правда ли то, что вы едите ваших мертвых и из их костей делаете крыши ваших хижин?
— Нет, неправда.
— Правда ли то, что Узунгу —Земля Белых — находится далеко за большой водой, в ней из-под земли растут бусины и люди имеют даже больше жен, чем я?
— Сколько у тебя жен?
— Восемь.
— Нет, неправда, хотя моя земля действительно находится за большой водой.
— Я хотел сказать пять.
— Все равно неправда.
— А бусины?
— Они не растут из-под земли.
— Правда ли, что твои люди повелевают цветами и растениями?
— Мой народ нет, но, действительно, есть белые люди из другой земли, которые могут приказывать растениям. Они — наши враги. Ты видел их?
— Да. Они пришли ночью, забрали наш скот и еще убили двух наших женщин без всякой причины, только из любви к убийствам. Они были очень злыми, потому что их носильщики сбежали, и попытались заменить их людьми из нашей деревни, но мы помешали им — ведь мы настоящие воины.
— И как вы помешали им?
— Быстро убежав и спрятавшись в джунглях. Если ты будешь сидеть, петь и танцевать с нами, я расскажу тебе больше о них. Но только после того, как ты дашь мне немного пива и другой лук, получше, взамен того великолепного, который ты сломал.
Также многословно Бёртона пригласили разбить свой лагерь около деревни и, пока англичане и носильщики наслаждались гостеприимностью туземцев, Бёртон сидел вместе с Гохой и другими старейшинами. Он узнал, что в последнее время мимо деревни прошло две экспедиции, причем только одна из них уважала местные обычаи.
Судя по словам старосты, в экспедиции Спика было в три раза больше белых людей, по всей видимости, пруссаков, несколько проводников-африканцев и около семидесяти носильщиков. И еще восемь растительных экипажей, которые, как и сенокосец Бёртона в первый день сафари, вызывали у африканцев суеверный страх.
Тем не менее, люди Спика были грязны, оборваны и поголовно больны.
Уверенный, что может пробиваться вперед только грубой силой, бывший товарищ Бёртона и не подумал взять с собой деньги — или товары для африканцев — и отказывался платить хонго. В результате его путь через Восточную Африку, параллельный пути Бёртона, хотя и лежавший на пятьдесят миль севернее, стал, благодаря жителям деревень, исключительно опасен. Люди убегали, только заслышав о его появлении,
Пробиваясь сквозь препятствия, колонна Спика быстро стала походить на экспедицию оборванцев. В качестве носильщиков он использовал рабов, которые пользовались любой возможностью для побега, зачастую унося с собой оборудование и припасы. А прусские солдаты, которых не сопровождала сестра из Сестринства Благородства и Великодушия, постоянно болели лихорадкой и многочисленными инфекционными болезнями.
Как и предполагал Бёртон, огромное преимущество Спика во времени почти растаяло, и, разочарованный, предатель решил ускориться, бросив северный путь и перейдя на южный, которым шел королевский агент. Бёртон попытался узнать у старосты, насколько Спик опережает его.
Как и обычно, чувство времени у африканцев отсутствовало напрочь. На вопрос о том, когда Спик прошел через их деревню, последовал ответ:
— Дни, дни, дни, дни и еще дни.
— Сколько?
— Вот... — и Гоха вытянул руку и указал вдаль.
Бертон, несмотря на весь свой опыт и самые разные вопросы, так и не смог понять, что он имеет в виду.
Позже, разговаривая с Суинбёрном, исследователь заметил:
— В Африке время течет иначе, чем в Европе. И у людей совершенно другое понятие о нем.
— Быть может, более поэтичное, — ответил Суинбёрн.
— Что ты хочешь сказать?
— Они измеряют время не секундами, минутами или часами, но силой впечатления. Если они очень раздражены экспедицией Спика, значит она прошла здесь совсем недавно. Если они лишь слегка недовольны, но еще помнят всяческие неприятности, вызванные ей, прошло достаточно много времени. А если они чувствуют себя хорошо, хотя и помнят, что были расстроены, то, очевидно, дело происходило очень давно.
— Никогда не смотрел на это с такой точки зрения, — признался Бёртон. — Быть может ты и прав.
— Не то, что бы это очень помогает, — заметил его помощник. — Мы все равно не знаем точно, когда Спик был в деревне. Насколько было бы легче, если бы старый Доха мог сказать: «Они был здесь в последнее воскресенье, в пять часов пополудни!» Внезапно на его лице появилось изумленное выражение. — Эй, Ричард! Какой сейчас чертов день? Я не имею понятия!
Бёртон пожал плечами.
— И я. Я не отмечаю даты в дневнике с... — Он замолчал, потом недоуменно развел руками. — Очень давно.
Уйдя из Зивы, они прошли через широкие холмистые саванны и взобрались на плоскогорье Угого. Отсюда они могли видеть далеко позади бледно-лазурные горы Усагара, покрытые туманом и прорезанные багровыми полосами. Впереди, на западе, местность опускалась в широкую равнину, заросшую коричневыми кустами, среди которых торчали гротескно изогнутые калебасовые деревья и бродили стада слонов; потом земля опять поднималась, становясь чередой грубых холмов. На юге и на севере торчали заросшие зеленью каменные бугры.