Экспедиция в Лунные Горы
Шрифт:
Какое-то насекомое ужалило в правое ухо Манеша Кришнамёрти, буквально только что пришедшего в себя после приступа малярии. Ухо распухло, началось заражение, он стал страдать головокружениями, его непрерывно рвало, пока, в конце концов, он не потерял сознание. И его опять понесли на носилках.
Изабелла Мейсон была совершенно истощена от гастрита, сопровождавшегося неприятными, неподобающими женщине симптомами.
Лошадь Изабель Арунделл упала и умерла прямо под ней, а ее хозяйка покатилась по земле и осталась лежать, не подавая признаков жизни, пока ей не растерли виски
Герберт Спенсер объявил, что у него стреляет в суставах, что, конечно, было невозможно, но все дружно заключили, что у него ипохондрия и ему действительно плохо.
У сестры Рагхавендры началась офтальмия, и она видела только размытые силуэты и движущиеся цвета.
Даже два аскари Саида бин Салима свалились с малярией, а самого раз кафилаха трепала непонятная лихорадка.
Почти половина дочерей аль-Манат страдали от инфекций и болезней.
Умерло еще две лошади и три мула.
Покс улетела в джунгли и не вернулась.
К заходу солнца они добрались до района К'хок'хо, и устало разбили лагерь на открытом месте. Но не успели они разжечь костер, как озлобленные воины из двух соседних деревень окружили лагерь и потребовали, чтобы они шли дальше. Никакие слова не могли убедить их, что экспедиция не собирается ничего завоевывать, в отличии от той, что прошла раньше. Атмосфера накалилась. Один из воинов вышел вперед и ткнул копьем в плечо Уильяма Траунса. Бёртону пришлось успокаивать аскари, которые, с обнаженными скимитарами, рванулись вперед.
— Опустить оружие! Мы уходим! — крикнул он. — Квепа! Пакиа! Хопа! Собирайтесь! Берите груз! Вперед!
Они быстро собрали вещи и отправились вперед по освещенной лунным светом равнине, а воины сопровождали их по обеим сторонам, насмехаясь, глумясь и угрожая.
Сестра Рагхавендра на ощупь перевязала рану Траунса.
— Я должна зашить ее Уильям, но придется подождать, пока мы не окажемся в безопасности, подальше от этих негодяев. Сильно болит?
— Клянусь Юпитером, Садхви! Сегодня у меня был великолепный день, от плеча до лодыжки! Я чувствую себя совершенно замечательно. На самом деле я мог бы увенчать день, например, ударом головы о камень! Что вы думаете?
— Я думаю, что вам лучше пожевать вот это. — Она протянула полицейскому небольшой кусочек вещества, похожего на табак. — Эти травы успокаивают боль.
— И какой у них вкус?
— Как у шоколада.
Траунс бросил растения в рот, принялся жевать и, буквально через несколько секунд, удовлетворенно фыркнул. Его ухо свистнуло.
Воины прокричали последние оскорбления и исчезли.
Бёртон, шедший впереди колонны, поднялся на вершину холма, посмотрел вниз на небольшую равнину, и увидел звезды, отражавшиеся в прудах и озерцах.
— Заночуем здесь, — сказал он. — И будем надеяться, что эту воду можно пить.
Дни слились в один туманный поток.
Сознательное и бессознательное перестали различаться, во сне они видели территорию, по которой прошли; пробуждаясь, они двигались как сомнамбулы, как если бы спали на ходу.
Из К'хок'хо в Уанзи, от деревни к деревне, через отвратительные высохшие джунгли, по прожаренной солнцем земле; потом в песчаную пустыню Мгунда Мк'хали, где величавой цепочкой шагали слоны, один за другим, хобот за хвостом, мимо окаменевших деревьев с ждущими стервятниками.
Из Мдубару в Дживе ла Мкоа; из Дживе ла Мкоа в Кирурумо; из Кирурумо в Могонго Тембо; из Могонго Тембо в Туру.
Дни, дни и еще дни.
Так долго.
Подойдя к Туре, Бёртон сказал Суинбёрну:
— Я продолжаю видеть туши животных.
— Странно, — прошептал поэт. — А я продолжаю видеть пинту пенистого английского эля. Ты помнишь Дрожь в Баттерси? Мне эта таверна очень понравилась. Надо будет как-нибудь заскочить туда.
Они оба шли пешком. Многие из освобожденных рабов ушли из экспедиции — поблагодарили и вернулись в родные деревни — так что все животные использовались для переноски припасов; свободных лошадей не было.
Бёртон взглянул на помощника. Корни волос Суинбёрна остались огненно красными. Все остальное выцвело до оранжевого, цвета соломы, а кончики волос и вовсе побелели. Они падали густой массой на его покатые плечи. Кожа давным-давно перестала быть красной как у жареного рака и превратилась в темно-коричневую, а бледно-зеленые глаза смотрели еще живее. Он обзавелся редкой клочковатой бородой, стал худым как щепка и весь покрылся укусами и царапинами. Разорванная одежда лохмотьями свисала с него.
— Извини, Алджи. Я не должен был тащить тебя за собой.
— Ты шутишь? Это лучшие мгновения моей жизни! Ей-богу здесь мои корни, в поэтическом смысле. Африка, она настоящая! Не тронутая цивилизацией! Примитивная! Африка — сущность поэзии. Я мог бы счастливо прожить здесь всю жизнь! Кроме того, — он посмотрел на Бёртона снизу вверх, — не забывай о мести.
Бёртон немного помолчал, и только потом ответил. — Тебе не придется долго ждать. Эти мертвые животные, которых я видел — не сомневаюсь, что их убил наш общий знакомый, кровожадный охотник.
— Спик!
— Да.
Они пришли в Туру, самое восточное поселение Униамвези, Земли Луны. Бёртон вспомнил, что деревня расположена посреди низких скругленных холмов и обработанных полей; привлекательная для глаз, она была настоящим бальзамом для усталых душ после многих дней монотонной скучной ходьбы. Но, выйдя из входа в долину и оглядев деревню, они увидели ужасную сцену разгрома. Большая часть домов Туры была сожжена дотла, повсюду валялись трупы и раненые. Только пятьдесят четыре человека осталось в живых — женщины и дети — многие из них были ранены, все страдали от жажды и голода. Сестра Рагхавендра и Изабелла Мейсон — обе восстановившиеся после болезни — бросились их лечить, но двое умерло сразу после прибытия экспедиции, а в течение дня они потеряли еще восемь.