Экспедиция в один конец
Шрифт:
КАМЕНЦЕВ
Ему казалось, будто высшие силы, в какой-то миг утратившие контроль над ним и позволившие допустить ошибку, перечеркнувшую все прошлое, теперь методично и старательно выправляют последствия своей катастрофической оплошности и благоволят ему неустанно и явно.
Часть всемогущих американских купюр, извлеченных из тайника верной подругой, обменялась на заветный паспорт, где стояла фамилия его тезки — Сергея Николаева, с кем когда-то Каменцев учился в мединституте и чьим дипломом и паспортными данными воспользовался.
Обретя спасительный документик, он дозвонился в Америку, сказав жене, что находится на свободе и непременно выберется к ней, что является вопросом времени, и вскоре, пройдя пограничный и таможенный заслоны, попал на корабль, уже не покидая стальной надежный борт.
Вид установленного на причале трапа его раздражал и тревожил, как владыку ожидающего набега замка перекинутый через защитный ров подвесной мост.
Он даже не помышлял ни о каких отлучках в коварный город, таящий сотни опасностей, и, зарывшись в пособия и справочники, лихорадочно восстанавливал в памяти забытые знания, одновременно проверяя комплектность оборудования и медикаментов.
Вручая ему паспорт и предписание, чиновный взяточник с шутливой ленцой заметил, что доктором на корабле может быть любой писарь, владеющий латынью: случись с кем-либо опасная хворь или травма — бедняге едва ли поможешь, а последствия роковых врачебных ошибок растворит в своих недоступных глубинах Мировой океан. Мазать же царапины зеленкой и йодом — не столько искусство, сколько преодоление брезгливости и воспитание богоугодного сострадания.
Эти циничные пассажи Каменцев пропустил мимо ушей, решив будущими обязанностями не манкировать, с больными обходиться заботливо и в меру требовательно, никому не давая повода заподозрить себя в некомпетентности, а в быту ни с кем не ссориться, но и не сближаться, ибо, имея ахиллесову пяту, лучше не топать, а невесомо ходить на цыпочках.
Желание намылить холку Крохину также пропало: встретившись с ним на палубе, тот сразу же залепетал о полном отсутствии злого умысла в ненароком причиненных Каменцеву бедах, и определенная логика в его аргументах, безусловно, присутствовала.
— Бабки пропали, ты на зоне, фирма сгорела, — говорил Крохин. — К кому идти за правдой? К прокурору? Или к начальнику колонии? А тут Игорек в Эмираты подкатил, я ему и поплакался…
— Я здесь под фамилией Николаев, — буркнул в ответ Каменцев. — Ты в курсе?
— Конечно, не дергайся…
— Ну, тогда все. Заболеешь — гарантирую тебе шприц с самой толстой иглой.
— Серега, да ты чего? Кончай дуться!
— Я не знаю тебя, а ты — меня. Понял? И дело тут не в обидах, а в кривотолках. Надо мной такая коса висит, что…
— Понял.
На том и расстались.
Утром, закутанный в колкий морозный туман, с опушенными инеем надстройками и башнями мачт, "Скрябин" наполнился топотом матросских ботинок, грохотом паровых лебедок, визгом выбираемых талями тросов, а затем зацокали, как торопливо пересчитываемые в блюдце медяки, звенья приспущенных якорных цепей, уползающих в чрева труб, и ожила многотонная стальная туша, задрожав от нарастающего гула парогенераторов и главных машин.
Рев мощных механизмов заполонил корабельное железо, стянул в продольном усилии заклепки борта, словно проверяя их прочность, и тут же приглох в поглощающем его сопротивлении сотен тысяч плоскостей.
Наспех сполоснув лицо, Каменцев выскочил наверх.
Нос корабля неторопливо вспарывал истлевающую ночную темень, словно оседающую в черные ровные волны залива — тягучие, как отработанное масло. В утренних сумерках на фарватере еще мерцали ходовые огни.
Присев на холодную чугунную тумбу кнехта, Каменцев завороженно вглядывался в светлеющую даль. Сердце его трепетало от ликующего чувства свободы.
Только сейчас он избавился от тревожного ощущения репьем зацепившегося за него огрызка тюремной колючки, способного быть подхваченной чей-то жесткой рукой и потянуть обратно, в гибельную жуть зоны, в земной ад.
Темные призраки ночных кошмаров скрывающегося беглеца остались на исчезающем в поволоке тумана береге — бессильные и сиротливо–никчемные.
Он спустился в санчасть, уселся возле иллюминатора и, откинувшись затылком к переборке, истомленно закрыл глаза, постигая глубину блаженного избавления от смертельной опасности.
Теперь предстояло спокойно и бездумно плыть и плыть, покуда судно не пришвартуется к далекому американскому пирсу. А далее — сойти на берег, добраться до центральной автобусной станции Нью–Йорка и через каких-нибудь три часа затеряться в глуши многочисленных одноэтажных городков ослепительно аккуратной провинции с подстриженными лесочками и газончиками, где он найдет родных людей, пристанище и новую, неведомую жизнь.
Первые сутки плавания его не тревожил никто, а утром следующего дня двое матросов, неловко столкнувшись в кубрике, ошпарили себя кипятком из кружек с заваренным чаем, и Каменцеву пришлось врачевать пустяковые в общем-то ожоги пострадавших.
Два крепких тридцатилетних парня, похожих то ли на дагестанцев, то ли чеченцев, молча, без каких-либо эмоций и взаимных укоров, кратко объяснили суть происшедшего и, подчиняясь его распоряжению, сняли робы, усевшись на привинченные к полу вращающиеся стульчики.
Его сразу же задела их одинаковая отчужденность от него: апатичные взгляды, односложность неохотных ответов, полнейшее равнодушие и к своим травмам, и к его врачебным манипуляциям…
На спине одного из матросов он заметил шрам выходного пулевого отверстия и, приглядевшись, различил маленькую впадинку на густо заросшей жесткими черными волосами груди.
"Сквозное ранение, наверняка было повреждено легкое… — мелькнуло у Каменцева. — Парень, похоже, побывал в серьезной боевой переделке".
У него зачесался кончик языка от вопроса, каким образом были приобретены столь характерные шрамы, и Каменцев уже раскрыл рот, но в последний момент все-таки удержался от вопроса: помешала та настороженность, с которой он жил последнее время и чья тень еще осталась в воспаленном от тревог сознании. Да и совершенно кстати припомнилось золотое правило, что, прежде чем пропустить мысль через нижнюю часть головы, следует пропустить ее через верхнюю.