Экспедиция в один конец
Шрифт:
Хотя, как размышлял он, если бы его преемник нашел драгоценности и решил присвоить их, то наверняка поступил бы как должно профессионалу, то есть как действовал бы в его положении Сенчук: вычислил без особенного труда закладчика тайника и ликвидировал его, устранив тем самым и проблемы взаимной бессонницы. Или же попросту сбежал за рубеж, чего за всю историю "Скрябина" с членами команды покуда еще не случилось.
А потому куда больше занимал Сенчука иной вопрос: как, изъяв из каюты ценности, переместить их на свою территорию, избегнув при этом свидетелей данного перемещения?
Выносить средневековый антиквариат частями, пряча его под одеждой? Сколько же несанкционированных проникновении в чужую каюту потребует такая метода? Нет, необходим был иной способ…
Однако в любом случае поначалу следовало убедиться в сохранности заветного саквояжа.
Воспользовавшись очередным ежевечерним отсутствием штурмана, Сенчук вставил ключ в прорезь замка и отпер каюту.
Нажав на кнопку секундомера часов, пустил стрелку: по идее, переборка вскрывалась за десять неполных минут, но он, увы, наверняка утратил былую сноровку.
Тонкий стальной ключик со специальной выемкой подлез под первую головку, утвердился во внутренних пазах, и крепеж нехотя принялся выворачиваться по окислившейся, чувствовалось, резьбе, что Сенчука весьма вдохновило.
Он управился с панелями всего за восемь минут: сказалось не то нервное напряжение, принуждавшее к скупой выверенности действий, не то таившийся в сознании навык, обретенный мгновенно и просто.
Просунув руку в темную сухую нишу, вытащил облепленный лохмами свалявшейся паутины саквояж, лежавший поверх кислородного аппарата, некогда предназначенного для походов советских лазутчиков в мирные тылы многочисленных врагов коммунизма.
Машинально крутнул вентиль и, услышав тугое шипение, удивленно хмыкнул, повернув его обратно.
Установив саквояж на табурет, раскрыл замки с облупившейся самоварной позолотой и истомленно выдохнул воздух через нос: сокровище все-таки дождалось его!
Со лба Сенчука сорвалась увесистая капля пота, окропив старинное золото.
Только тут он ощутил, что насквозь мокр от невольной и обильной нервной испарины.
Вернул сокровище на прежнее место и, едва сумел уместить на переборке первую декоративную панель, услышал, обмерев, шорох за дверью.
Затем тишину буквально взорвал требовательный стук в дверь, за которым последовал вопрос: кто, дескать, находится в каюте? Проклятый штурман отчего-то изменил своей традиции безвылазных посиделок с арабами до глубокой полуночи, подойдя к двери, услышал, видимо, возню за ней, и дело таким образом приняло скверный оборот.
Возможность внезапного возвращения нынешнего хозяина каюты Сенчуком учитывалась, относясь, правда, к вариантам крайне неблагоприятным и осложненным непредсказуемыми последствиями.
Стук усилился.
— Опять — двадцать пять, за рыбу деньги! — прошептал старпом, осторожно заглядывая в дверной глазок.
Да, у двери находился штурман, и, что было на руку, без каких-либо компаньонов.
— Проклятая бестолочь! — просипел Сенчук себе под нос и открыл дверь.
— Какого черта вы делаете в моей каюте? — с места в карьер осведомился штурман откровенно враждебным голосом, не двигаясь с места и настороженно шаря растерянными глазами по каюте, покуда взгляд его не уткнулся в разобранную переборку.
— Что это? — спросил он неожиданно высоким голосом.
— Ничего особенного… — пожал плечами Сенчук. — Крыса скребется… Старая, добрая крыса… Мне бы она была мила, что твой сверчок, но господин капитан, ваш сосед, — персона чувствительная и хочет поставить крысоловку.
— Но как вы сюда попали? — с вызовом продолжил штурман. Голос его внезапно стал искаженно–визглив, даже пискляв, и Сенчук отчего-то припомнил, что именно так изменяется тембр у подводников при глубоком погружении, хотя дело не столько в тембре, сколько в его восприятии подсознанием, откликающимся на подспудное ощущение сдавливания корпуса лодки.
— Капитан пригласил меня, дал ключ… — спокойно ответил Сенчук, отмечая странную метаморфозу взгляда штурмана — безумно–агрессивного, источающего истеричную ненависть…
— Зачем вы здесь?! — крикливо настаивал тот.
— Говорю же: устанавливаю крысоловку… — Сенчук, невозмутимо кашлянув, с заговорщическим видом указал ему на разверстую нишу, как бы приглашая заглянуть в нее, и, едва тот совершил первый рефлекторный шажок, в дело вступил испытанный германский клинок, до сей поры втиснутый под брючный ремень старпома.
Клинок описал короткую зеркальную дугу и канул в груди штурмана, кто сподобился лишь на короткий изумленный выдох.
Подхватив убитого под локти, Сенчук бережно уместил его на ковер.
"Я, наверное, мог бы зарабатывать забоем свиней, чем не работа?" механически подумал он. После метнулся к шкафу, достал из него пару рубашек, одной из которых вытер лезвие, а другую подоткнул под неподвижное тело, дабы не запачкать кровью ковер.
Раздраил иллюминатор.
Каюта мгновенно наполнилась промозглым влажным воздухом, шумом забортной воды и ходовых двигателей.
Он подтащил труп к округлой дыре, где качалась морская темень, просунув, согласно секретному учебному спецпособию, сначала безвольную руку, а вслед за ней и голову убитого, и далее, придерживая за ноги тело, скинул его в неразличимую далекую воду.
— Привет от меня басурманскому дьяволу! Ты ему, чувствуется, симпатизировал, — пробурчал, протирая на всякий случай проем иллюминатора скомканной рубашкой с пятном крови, вытекшей из раны.
Затем, швырнув рубашку за борт, вернулся к разобранной переборке.