Эксперимент

Юнина Наталья

– Вы неподражаемы, Наталь Санна.

– Я знаю. Давай уже баиньки? Согрей меня и не нуди.

Кутаюсь в очередной раз в одеяло и засыпаю почти сразу, несмотря на тянущее чувство в пояснице. К нему я уже привыкла, равно как и к невозможности спать на животе.

Правда, посреди ночи я просыпаюсь от совсем не характерных ощущений в пояснице и животе. И только спустя полчаса кряхтения до меня доходит. Вот тебе и плановая госпитализация…

***

Никогда не

думала, что молчать и находиться в тишине так приятно. Уверена, что и Слава думает сейчас точно так же. Я была уверена, что в случае благоприятных родов, моя жизнь вернется на круги своя. Я буду есть все, что хочу, спать на животе, буду активной мамкой, наяривающей шаги с коляской. Да чего уж там греха таить, наконец займусь сексом и выведу мужа из голодного пайка. Ничего из этого за полтора месяца не произошло.

Зато мы с Соней живы и здоровы. И это так прекрасно осознавать. Особенно, когда лежишь после полуторачасового сна отдохнувшая и счастливая. Так, стоп. Сколько мы лежим уже и наслаждаемся тишиной? Полтора часа? Учитывая, что наша дочь та еще крикунья – это странно.

– Ты думаешь о том же, о чем и я? – медленно поворачиваю голову к Славе.

– Да, подозрительно.

– Может, что-то случилось? – вдруг доходит до меня, и я резко приподнимаюсь с кровати.

– Ляг. Ничего у нее не случилось. Минут пять, и даст о себе знать.

– Слава?

– Оу?

– Ты сильно устал? По школе от одного до десяти. Только честно. Мы же не на телевиденье, где надо говорить все по шаблону, как прекрасно и легко быть родителями.

– На семерку. Нет. Сейчас на шестерку.

– А жалеешь, что мальдивский презерватив оказался гондоном? Только честно. Я не осужу.

– Не жалею. А ты?

– Тоже. Только иногда мне хочется… не то, что бы ее прибить, но поговорить по-матерному. Вот на фига так разрываться и реветь? Ну не болит же ничего. Зачем так пугать родителей. Я реально не понимаю.

– А мне хочется ей навалять, когда она не сосет молоко. От души так. Вот как можно не хотеть грудь?

– Да, это напрягает. Как думаешь, когда станет легче? – вместо ответа Слава подкладывает под голову руки и широко улыбается. – Ну?

– Лет через двадцать, когда турнем ее из дома на вольные хлеба. А пока можно довольствоваться малым – отдых только вдвоем, без малой до лет восьми. Летом полетим. Мама Соню заберет. Ей только в радость будет.

– Супер, – закрываю глаза и представляю нас только вдвоем в лазурной водичке. И крик… очень громкий истошный крик. Эх. Открываю глаза и перевожу взгляд на Славу.

– Как думаешь, почему она сейчас разрывается от плача? – первой не выдерживаю я.

– Просто так.

– А мне кажется, нет. Так истошно орут, когда реально что-то не так. Может, нагадила?

– Гадят животные. Мать, блин, твою мать.

– Отец, помолчи, – оба прислушиваемся к плачу. – Не получится проигнорировать.

– Встаем?

– Ага. Кто?

– Давай на камень ножницы.

– Давай.

Видимо,

каждый из нас не сильно заморачивался с фантазией, раз трижды у обоих выпали ножницы.

– Давай четвертый раз решающий, но только не ножницы.

– Давай, – соглашается Слава и мы тут же переигрываем партию. Оба лжецы, судя по вновь выпавшим у обоих ножницам. – Вместе.

Так и хочется сродни ребенку крикнуть «я же говорила, что нагадила», но вовремя замолкаю, когда Слава берется наводить чистоту. Не могу объяснить, но что-то в этом есть. Нравится мне видеть его с дочкой. Нравится, что он не брезгливый и не трус, как большинство мужиков. Обнимаю его сзади, крепко прижимаясь к его спине.

– От тебя вкусно пахнет.

– Ну я ж не обосрался, так и должно быть.

– Да ты ж мой романтик. Такой момент испортил. Прости меня за то, что вела себя так отвратительно во время беременности.

– Да ладно, я плевал тебе в чай. Шутка, – тут же добавляет он улыбнувшись.

– Ты точно не плевал?

– Ну, разве что разок.

– Ну, Слава!

– Да шучу я. Но это тебе на будущее – бойся меня.

– Сложно бояться мужчину, в руках которого обкаканная попа малышки.

– А это ты зря, – усмехаясь, произносит Слава. И как только заканчивает с мытьем, берет Софию за ножку и выставляет на меня. – Пиф-паф.

Эпилог

Смотрю на раскраску и не понимаю, то ли у меня двоится в глазах от изобилия цветов, то ли Соня реально разукрасила зайца в розовый.

– Разве это зайчик?

– А кто?

– Мы же смотрели с тобой картинки. Какого цвета заяц?

– Серый.

– Тогда почему ты разукрасила его розовым?

– Хочу. Ты же тоже серая, – показывает пальцем на корни моих волос. – А тут белая.

Очередной ступор и незнание, как вырулить из неудобных тем и вопросов. А неудобные они почти всегда. Ибо мы не знаем, как на них отвечать. Оказалась, что мы вообще мало что знаем. Точнее я.

Не знаю, в кого наш ребенок такой любознательный и умный для своих лет. Я только в свои двадцать семь узнала то, что она уже знает в неполные пять. Собственно, благодаря ей и узнала, ибо пришлось.

Но есть вопросы, ответы на которые мы до сих пор не знаем. Например, почему чайник от слова чай, а для какао не существует какальника. Почему на ногах ногти, а на руках не рукти.

Иногда накатывает такое отчаяние от того, что не можешь выкрутиться, что единственным желанием является – рявкнуть. Правда, во мне тут же просыпается психологичка. Если постоянно буду отмахиваться от вопросов, то Соня почувствует себя ненужной. Станет скрытной и не подойдет к нам в будущем, когда понадобится помощь. А я такого не хочу.

– Мама – это человек, она красит пряди волос, чтобы быть красивой. А животные имеют то, что дает природа. Они не для красоты.

Капец, муж, чего ты несешь? Бухнул, что ли? Сейчас же последует вопрос для чего животные…