Экспертиза любви
Шрифт:
— Ничего особенного. Выстрел с неблизкого расстояния.
— А снаряд? — еще спросил Саша.
— Пулю нашел. Револьверную. Семь шестьдесят два. Следователю отдал. Это не наше. Пусть несет к баллистикам. Скорее всего, оружие нестандартное. На пуле — царапины, видны невооруженным глазом.
— А это не ты пулю скальпелем поцарапал? — еще пошутил Саша.
— Сам дурак, — коротко ответил Витек.
А потом и Сашу вызвали на происшествие. Только ездил он на осмотр трупа не с Мурашом. Тот умчался в клуб собирать дурацкие ромашки. Вернулся Саша примерно к семи. Привез он вот этого самого мужика с развороченной башкой. Получается, это был второй огнестрел за двое суток. Или даже за одни — с какого момента считать. Лешка-санитар уложил этого мужика там, в секционной, до утра. Вскрывать его Саша не стал, что было естественно — случаи распределял Хачек, но одежду осмотрел и нашел у него в кармане бумажную ромашку и приблизительное время наступления смерти тоже установил. К сожалению, временной разброс получался приличным — несколько часов. Саша усмехнулся. Как раз такой случай, когда нельзя установить время наступления смерти с точностью ни до часа, ни до тем более минуты. Это не детективный роман. Не кино. Свидетелей нет. Выстрела никто не слышал — во всяком случае, никто Саше не сказал, слышали или нет. Не собрали еще свидетелей, наверное. Но, судя по тому, что мужика этого нашла женщина, гуляющая с собакой в овраге, поросшем деревьями, пролегающем между двумя небольшими микрорайонами современных домов, вряд ли найдется кто-нибудь, кто этот выстрел слышал. Саша прикинул. Ранение было пулевое. Сквозное. Тоже с неблизкого расстояния, как и у Витьки. И пулю они не могли найти. Да и гильзу тоже. То ли подобрал ее тот, кто стрелял, то ли просто затерялась в овраге. Да и что там найдешь? Горы мусора, палой листвы, проросшей травой. Да еще настоящий бурелом из веток. Прошлой зимой как раз наломало. А убрать — никто не убрал. Саша как раз там чуть ногу и не сломал — попал в какую-то яму. Интересно, а как этот мужик там, в овраге, очутился. Если посчитать по выведенному Сашей времени, он должен был прохаживаться там либо поздним утром, либо уже в полдень. А может, и в обед. Но в таких местах не прохаживаются. Это ведь не парк. Саша пожал плечами. Да хрен его знает, как он там оказался. Но пришел туда мужик собственными ногами, это точно. Где стоял, там и упал. И умер на месте. Сразу. При таком выходном отверстии, если бы убегал или полз или если бы его волокли — точно были бы потеки крови. Да и рана у него — бах! Как воронка изнутри вылетела. Вместе с костями, зубами, мягкими тканями и тканью мозга.
Вообще, думал Саша, в наших дворах одно удовольствие кого-нибудь застрелить. Вечно в них по периферии гниют чьи-то старые железные гаражи, обязательно находятся какие-то замусоренные пустыри, загаженные овраги, плохо огороженные помойки…
— Приехали, — сказал водитель.
Мураш встрепенулся, убрал потные волосы со лба. Саша достал из кармана латексные перчатки. Взял свою «дежурную» сумку, вышел из машины. Дикая мысль шевельнулась в голове. А с чего он взял, что в этом втором его случае был именно огнестрел? У Витьки понятно — он пулю нашел. А у этого второго трупа ведь не было никакой пули. У Саши заколотилось сердце. И следов действия пороховых газов, частиц копоти, металла — ведь тоже он не нашел? Ну да, он решил, что не нашел потому, что стреляли метров эдак… ну, больше трех, наверное. В судебной медицине ведь можно определить расстояние близкого выстрела. Хоть приблизительно, до сантиметра, но можно. А с неблизкого — это все, что дальше полутора-двух метров. И еще многое зависит от оружия. Вот он дознавающему и сказал — стреляли, вероятно, с неблизкого расстояния. То есть совершенно исключено, что в упор и до метра. То есть этот мужик нападавшего не видел. Он стоял спиной. Но если вдруг его чем-нибудь огрели сзади? Вернее, даже не огрели, а проткнули, как кусок мяса на шашлычный вертел? Подкрались и воткнули в него какой-нибудь шомпол? Поэтому и входное отверстие без следов огнестрельного поражения? И не стоит ли это повреждение в какой-нибудь связи с этими протыканиями кнопками-ромашками. Одного проткнули кнопкой, а второго каким-нибудь железным стебельком?
Саша вошел в подъезд за Мурашом и поморщился. Ну и дурацкие же фантазии приходят в голову в четвертом часу ночи. Рана-то выходная — все-таки больше тянет на огнестрел. Он вздохнул. Хотя… если так наискосок каким-нибудь шомполом с большой силой всадить… Можно зубы-то вместе с челюстью и выбить.
По всей вероятности, внук их ждал. Сверху на лестницу падал свет из открытой входной двери. «Скорая» подъехала чуть раньше, и, войдя в квартиру, Саша услышал, как врач со «Скорой» пытается впарить внуку какую-то фирму ритуальных услуг. Они прошли в комнату и увидели старушку. Чистенькая, маленькая, в старенькой розовой шерстяной кофточке поверх синего халата, она лежала на полу, на ковре, и позади шеи от ее тела отходила полоска синей материи — хвост петли, подумал Саша. Поясок от халата. Он натянул перчатки, присел. Пощупал старушке руку. Достал термометр, чтобы измерить температуру. Ручки у старушки были маленькие, беленькие, сухонькие, с коротко остриженными ногтями. На ногах — носки и гамашки. Один носок аккуратно заштопан.
— Долго висела? — это вопрос к внуку.
— Ну часа два.
— А вы откуда знаете? — удивился Мурашов.
— Ну я говорю — минимум два часа. Я сюда пришел… — внук посмотрел на часы, — где-то после двенадцати. Пока увидел… — нижняя губа у него задрожала. — Я не мог понять, пытался снять… — он запутался в словах, — …вынуть бабушку… У меня не получилось. Я тогда стал вызывать «Скорую», а они приехали вот только сейчас…
— А в милицию вы звонили? — спросил Саша.
— В полицию, — поправил его Мураш.
— Нет, не звонил. Мне в «Скорой» сказали, что если она… все равно умерла, то они сами позвонят…
— А вы что, навестить бабушку всегда так поздно приходите? — спросил Мурашов.
— Да я не навестить… Я с ней живу.
— Живете… Ну что там? — Мурашов наклонился к Саше. Тот вынул ножницы, аккуратно разрезал сбоку петлю. Отдал ее следователю. Нежно повернул голову старушки вбок. Показал Мурашу след от петли.
— Смотри. Странгуляционная борозда. Выражена не очень заметно, но и петля скорее мягкая, чем жесткая, — Саша кинул внимательный взгляд на поясок. — Дай посмотреть — петля скользящая. Да еще и двойная, кажется?
Мурашов тоже посмотрел на петлю.
— Точно, двойная.
— Ну вот. Это тебе не проволока. Такие петли грубых следов не оставляют. Расположение борозды косовосходящее, переднее, типичное, что соответствует вообще-то версии, что старушка повесилась сама. Правда, вот валика от двойной петли я не вижу, но… старушка худенькая, легонькая… Божий одуванчик. Мог быть и не выражен этот валик. — Саша вынул термометр, посмотрел на часы, зафиксировал время, измерил, записал температуру. Оба они, он и Мураш, встали с корточек, отошли на шаг, еще раз посмотрели на повесившуюся. Лицо ее не было синим. И язык не был высунут, вопреки всем расхожим представлениям, что он обязательно высовывается при такой смерти. Она действительно была безобидна и как бы пушиста. Правильно Саша определил «божий одуванчик».
— Сколько ей было лет? — спросил следователь.
— Семьдесят пять.
— На вид выглядела моложе, — заметил Мураш.
Саша поднял старушке веки, осмотрел глаза.
— Кровоизлияния в конъюнктиву, — заметил как бы себе.
— Это что? — испугался Мураш.
— Нормально, так и должно быть. — Саша еще отметил слегка влажные на бедрах гамашки, окончательно захлопнул свой блокнот и снял перчатки.
— Ну, зови водилу, забирай. Или вызывай перевозку.
— А куда ее? — заволновался внук. Был он парень такой же аккуратный, светленький и будто воздушный. Такой же, как бабушка. Они, наверное, в молодости были на одно лицо.
— Вскрытие надо сделать, — пояснил Мурашов.
— Что вы! Она же верующая была! Она бы с ума сошла, если б узнала, что ей будут делать вскрытие.
— Верующая — а повесилась, — заметил Саша.
— Я вас отблагодарю, только не надо вскрытия! — Внук стал доставать из карманов деньги. Саша уже заметил протянутую руку Мурашова.
— Вова! — Попов легонько обнял Мураша за талию. — Сейчас нельзя. Вези. — Мурашов вопросительно и с неудовольствием повернул к Саше голову. Тот еле заметно в ответ покачал своей. — Надо вскрывать, — тихонько одними губами сказал он.
— Ну че ты? Ведь косовосходящая же борозда? — прохныкал Мураш.
— Если что пропустишь — оно потом все равно где-нибудь обязательно выплывет, — так же тихо сказал Саша.
— Вы что, мне взятку предлагаете? — громко и мрачно пробасил Мурашов в сторону внука, и тот испуганно отошел в сторонку. — Полагается вскрытие, значит, полагается.
— Насильственная смерть, — ласково пояснил ему Саша.
— Какая же насильственная?! — вспыхнул внук. — Ведь бабушка сама!
— Сама — это когда в постели, под одеялом, во сне. Или от болезни. А здесь — в петле. Какая разница, сама или не сама? Если бы петли не было, бабушка ведь еще бы жила?
— Жила, — печально повторил внук.
— Ну вот, — сказал Саша. — Поэтому смерть — насильственная. Бабушка случайно застрахована не была?
— Не была.
— Это хорошо. А то не выплатили бы страховку.
Мурашов сел писать протокол, попросил внука:
— Паспорт свой принесите.
— Прислать тебе водилу? — спросил собиравшийся подремать в машине Саша.
— Не надо, я уже позвонил в перевозку.
И уже от самой двери Саша услышал, что на вопрос Мурашова о том, где он учится или работает, внук ответил, что он является студентом юридического университета.