Экспертиза любви
Шрифт:
— Эй! Алексей! — позвал его Попов. — Куда ты пошел? Открой хоть окно! Твой Соболевский здесь такую вонищу развел, а ты даже не проветришь!
— А я даром, что ли, вторую пижаму надеть предлагал?! Воняйте теперь насквозь! — уже от дверей обидчиво крикнул Леша, и вскоре хлопнула входная дверь — санитар выбежал на улицу.
Саша постоял, почесал себе темечко, вздохнул и тоже вышел на крыльцо. Почти полная темнота окружила их здание. Только окна секционной освещали двор желтыми светящимися прямоугольниками. Петин мотоцикл все еще дремал, привязанный к столбику. А на парковке стояла только его собственная «Ауди» да Лешкина «пятерка». Соболевский уехал. Леша сидел на ступеньках и курил, нервно затягиваясь. Саша постоял рядом с ним, попросил сигарету. Вообще-то он курил редко, но сейчас пожалел санитара. Захотелось как-то посочувствовать ему, что ли… Не везет парню.
На плохо освещенной площади троллейбусного круга никого не было видно. Троллейбусов тоже не было. Зато около остановки стояла с зажженными задними огнями белая машина. Это Соболевский, подумал Саша. Наверное, все-таки не успела сесть на троллейбус эта девчонка.
— Вон твой красавец стоит. — Огонек сигареты в Сашиных пальцах очертил полукруг в сторону остановки.
— Откуда вы знаете, что это он?
— Вижу, — брякнул Саша, — это он новую санитарку клеит.
— Вы нарочно, да? — зарыдал вдруг Леша, бросил сигарету и убежал назад в дом.
Попов постоял еще, докурил. Как-то ему стало тошно от этой сигареты. Ему захотелось уйти, но в то же время горящие фары машины притягивали его. Уговаривает, наверное, подумал он. Потом он увидел, как машина тронулась и уехала. В отвратительном настроении он загасил окурок и повернулся, чтобы идти. Поднявшийся ветерок обдул ему разгоряченное лицо и прошелестел по металлу морского колокола у входа. Саша протянул руку и дернул за язык. «Essen» отозвался тревожным негромким гулом. И Саше вдруг показалось, что этот металлический голос неясно возвестил о начале чего-то неизвестного в его жизни.
4
Белая машина въехала во двор и остановилась, не доезжая до их подъезда. Светлана Петровна стояла на балконе с бокалом красного вина и грустно смотрела в темноту. Нет Леночки. Опять она одна. Торжественный ужин по случаю первого рабочего дня стыл на плите. На столе заветривалась закуска.
Эх, зря она так торопилась сегодня домой! Даже отложила осмотр очень важного больного — какую-то шишку в администрации. Светлана Петровна прекрасно понимала — такими больными манкировать нельзя, мало ли кому и кто может пригодиться в нашей жизни, но… Леночка вчера показалась ей такой грустной. Светлана Петровна и так переживала, что дочь, вместо того чтобы остаться в Москве, вернулась в их город. Конечно, с матерью всегда легче, но… Столица есть столица. Недаром же все, кто хочет серьезно пробиться в жизни, рвутся туда… Но Леночка твердо сказала после защиты: «Я возвращаюсь».
Светлана Петровна задумчиво провела рукой по лбу. Может, были на то личные причины?
Она отпила немного вина. Приятное. С богатым вкусом. Недаром французское. Шато де… бог его знает, что за шато. Наверное, дорогое. Светлана Петровна вспомнила, как при советской власти, когда только начинала работать, радовалась каждой подаренной бутылке обычного «Советского» шампанского, какой-нибудь простой коробке конфет. Она прислонила затылок к теплой стене, закрыла глаза. Господи, какое было время… Без денег они, конечно, не сидели благодаря Коле. Первые, наверное, года три, как поженились. Коля ведь стал завкафедрой очень рано. Самым молодым во всем городе.
Светлана Петровна мысленно усмехнулась. Скорее всего, именно поэтому подспудно ей и хотелось, чтобы Лена пошла на судебку. Кафедру и потом можно сменить, если не понравится, а вот мужа найти трудновато…
Она вспомнила, как сама весьма неожиданно вышла замуж. Танька, подружка, ей даже завидовала — мол, оторвала молодого, богатого, перспективного… Господи, какое тогда у людей было богатство? Зарплата приличная — нечего купить. Радовалась бутылке вина к празднику. Послали как-то по общественной линии учиться в университет марксизма-ленинизма. Пошла с удовольствием, даже не подумала отказаться. А почему? Из-за сосисок. В буфете университета продавали вареные сосиски для слушателей. Можно было взять целых три порции в одни руки. Но перерыв был короткий — а очередь такая, что второй раз встать невозможно. Она брала три порции, стакан кофе (кофе тогда подавали стаканами, как компот в дешевых столовках) и три кусочка хлеба — чтоб ее не заподозрили в «выносе продуктов». Над стойкой как раз висела устрашающая табличка «Блюда на вынос не отпускаются». Она ставила на поднос тарелки со своей добычей и несла их куда-нибудь в сторонку, вставала ко всем спиной. Кофе и хлеб она с удовольствием съедала сама — после работы очень хотелось есть. А сосиски быстро, чтоб никто не увидел, горячие еще, скидывала в пакет. Они всю вторую половину занятия приятно грели через сумку ее колени. Преподавателя она уже не слушала, мечтала, как притащит сосиски домой и они втроем съедят их уже практически ночью. Лена тогда выскакивала из постели с криками: «Ма-а-ам, ты фофифочки принесла?» Господи, ей было тогда годика два всего…
Светлана Петровна вздохнула. Это уж потом лечила она и работниц мясного комбината, и инженера-технолога из Союзпотребкооперации, и повара из ресторана «Заречная роща»… дерьмовый был ресторан, хоть и самый крупный в городе. Теперь, конечно, преобразился. В прошлом году в нем Танькину серебряную свадьбу отмечали. Больные тоже понимали, в какой стране живут, сами спрашивали, и спрашивали нередко: «Светлана Петровна, чем вам помочь?» Вот уж тогда она говорила без стеснения. Мебельный ли ей нужен был гарнитур, зимние ботинки для мужа, костюмчик для Леночки или норковая шапочка для себя — ей всегда все приносили. Но всегда за деньги. Каждую мелочь она оплачивала. Это был для нее своеобразный кодекс чести. Ну и, конечно, чтобы никаких разговоров о взятках даже не возникало… А куда было деваться? Коля, он ко всему относился как-то очень «по-исторически». Сейчас такой период в жизни, потом будет другой… И действительно, настал другой период. Купить стало можно все, что угодно, только теперь куда-то исчезли деньги. Но Коля к деньгам был равнодушен еще больше, чем к вещам. Он даже их не считал. Принесет зарплату.
— Коля, сколько здесь?
— Я не знаю, Свет, сколько дали.
— Но, Коля, здесь очень мало.
— Что делать, Светочка? Ты же умница, как-нибудь выкрутишься? Я могу не обедать в институте…
Хорошо Коле было жить… Добытчицей в семье, конечно, была она. Раньше, как Коля говорил, давали натуральным продуктом, в последнее время — деньгами. Машину свою, этот хорошенький «Ситроен», который так любила, она купила уже после него. Теперь надо Леночке какую-нибудь небольшую хоть машинку справить…
Светлана Петровна допила вино, поставила на перила бокал. Конечно, она не всегда была к Коле справедлива. Мысленно, конечно. Внешне-то всегда все было на высшем уровне. Муж — профессор, дочка — отличница. Прекрасная (по прежним меркам, конечно) квартира… Замечательная семья. Как же быстро все прошло… И Леночке уже двадцать пять лет.
Внизу во дворе хлопнула дверцей машина. Светлана Петровна непроизвольно нагнула голову, посмотрела вниз. Белая машина выпятилась назад, развернулась и уехала. По привычке Светлана Петровна поискала взглядом свой припаркованный «Ситроен». Он спокойно стоял внизу, мерцая в темноте серебристыми боками. Под балконом послышался стук каблучков.
— Леночка! Наконец-то! — позвала мать. Но Лена не услышала ее слов, хотя с земли до их второго этажа было не так высоко. Мать перегнулась через перила, так она обрадовалась, так ей захотелось, чтобы дочка тоже ее увидела, махнула в ответ. Пустой бокал, задетый локтем, качнулся и упал, со звоном разбившись о землю. Лена прошла, не обратив ни малейшего внимания на звон позади себя. Мать побежала к двери открывать. Какое счастье, что уже так близко знакомые шаги!
— Ничего себе, первый день работы. — Светлана Петровна с улыбкой обняла Лену. — Я уж заждалась. И ужин остыл.