Экспо-58
Шрифт:
— Я полагаю, речь идет о копии?
— Разумеется. Якорь изготавливали в Вулверхэмптоне, и мы, если честно, с ним намучались. Как вы знаете, мы будем выставлять в интерьере много исторических вещей.
— Ну да, ну да. Ох, и любим же мы свое имперское прошлое! И все же — вы молодец, внесли в это действо свежую ноту. Обошлись, слава богу, без соломенных крыш и прочей староанглийской бутафории. Представляю, как вам пришлось побороться. Я тоже сцепился тут рогами кое с кем… Потому что надо же понимать, что происходит вокруг нас, — Гарднер кивнул в сторону окна с видом на ярко освещенный проспект, ведущий к Porte Benelux — Воротам Бенелюкса. — Бельгийцы вообще народ без тормозов и подзадоривают остальных. Все здесь просто суперсовременно. Неудивительно, что старина Брейнтри не в восторге
Следует сказать, что к этому моменту мистер Брейнтри уже откланялся, сославшись на договоренность о важной встрече. Мисс Шеерс, в свою очередь, мило извинившись, пересела к другой компании.
— Вы же видели, как мучился этот бедняга, пытаясь изобразить хоть какую-то радость на лице, — продолжал Гарднер. — Словно камень в гору катил. Грустно и весьма характерно. Вот с какими людьми мне пришлось столкнуться во время работы! Ох, это чертово британское неприятие всего современного, яркого. Они же все мхом поросли. Вы уж не обижайтесь — иначе почему, вы думаете, они отсадили меня сюда, подальше от бравого сэра Джона и его Невеселых Друзей? [23] Для них я всего лишь дизайнер, сумасшедший творец. А я вам говорю, — продолжал Гарднер, все больше и больше распаляясь, — что мы отстали от бельгийцев уже лет на тридцать! Возьмите хотя бы этот ресторанчик. Немного навороченный, местами с перебором, и все же — удивительно красивое местечко, вы не согласны? Так вот — его спроектировал англичанин, родом из Уимблдона, между прочим. Разве ему дали бы построить нечто подобное, останься он в Англии? Нет, британцы категорически не верят в прогресс. Вот поэтому всякие там Роджеры Брейнтри не желают иметь со мной никакого дела. Они будут вежливо кивать, все замечательно, но ни одному моему слову не поверят, не воспримут ни одной идеи. А все потому, что во мне они видят угрозу системе, которая исправно служила им на протяжении сотен и сотен лет. Так что, в отличие от таких вот, я буду присутствовать в четверг на церемонии открытия. Буду стоять там, со снисходительной английской улыбкой на лице. Потому что и дураку понятно, что скажет король: человечество, мол, стоит на перепутье, и перед нами только две дороги: первая ведет к миру, а вторая — к уничтожению друг друга. А что еще он может сказать? Впрочем, неважно. Важно, что мы здесь. И через много лет нам будет что рассказать.
23
Аллюзия на Робина Гуда и Его Веселых Друзей.
Эмоциональный монолог Гарднера перебила официантка — она принесла блюдо с нарезкой всевозможных сыров. Гарднер подхватил ножом пару кусочков и аккуратно положил их Томасу на тарелку:
— Эх, я многое отдал бы сейчас, чтобы отведать острого, с кисловатым привкусом сыра чеддер или уэнслидейл, [24] — сказал он, грустно вздохнув. — Вы пробовали местный сыр? Это ж все равно что жевать восковую свечку.
Мы оперируем информацией
24
Чеддер и уэнслидейл — английские сорта сыра.
Утром в четверг 17 апреля 1958 года Всемирную брюссельскую выставку открывал Его Величество Король Бельгии Бодуэн Альберт Карл Леопольд Аксель Мария Густав. Проехав через Porte Royale, Королевские ворота, его кортеж, включающий премьер-министра и членов королевской фамилии, медленно проследовал по Avenue de la Dynastie — проспекту Династии — под восторженные крики толпы, в которой затесался и наш Томас Фолей, а вместе с ним — и Тони Баттресс. Сие знаменательное событие было отмечено пролетом в небе аэропланов, выстроившихся в форме латинской буквы «B» и раскрашенных в цвета национального флага.
Сильвии, смотревшей церемонию дома по черно-белому телевизору, оставалось принять на веру слова диктора, комментировавшего данное событие, из ряда вон выходящее хотя бы потому, что его передавали в прямой трансляции, с самого раннего утра, хотя местное лондонское ITV обычно начинало телевещание несколькими часами позднее. Сильвия ни на минуту не отлучалась от телевизора, жадно, с нарастающим нетерпением пытаясь найти в толпе своего мужа. Посадив малышку Джил на колени, она катала ее «на лошадке», без конца повторяя: «Ну, где там наш папочка? Смотри, где наш папочка?» Но маленькое дитя завороженно смотрело на экран как на бессмысленный калейдоскоп, в котором выкладывались узоры из черно-белых стеклышек. Когда церемония была в самом разгаре, к Сильвии заглянул Норман Спаркс. Он даже специально взял выходной, чтобы не пропустить передачу и посмотреть ее дома, но что-то там случилось с вертикальной разверткой, и теперь он просил временно приютить его. Сильвия сразу же сбагрила ребенка Спарксу и побежала на кухню ставить чайник. Спаркс утютюкал и показывал девочке «козу», словно всю жизнь нянькался с детьми. Малышка Джил довольно гулила.
Доехав до конца Avenue de la Dynastie, Его Величество Король Бодуэн вышел из машины и проследовал вместе со свитой в Церемониальный зал. Часы пробили десять, и он выступил с речью. Корольрассказал о своем взгляде на сегодняшние исторические процессы. Человечество стоит на перепутье, и перед нами только две дороги. Первая ведет к миру, а вторая — к уничтожению друг друга. Его Величество, конечно же, предлагал сворачивать на первую дорогу. Обсуждая позднее речь суверена, все согласились, что это были прекрасные, мудрые и памятные слова. Очень скоро данная речь была выпущена на виниловых пластинках (скорость проигрывания — 45 оборотов в минуту) и роздана всем девушкам-хостес, работающим на выставке.
Итак, король закончил выступление, но толпа не расходилась. «Британия» должна была открыться в полдень, и Томас с трудом проталкивался сквозь толпу, чтобы добраться до места. Он убил целых полчаса, пытаясь преодолеть расстояние в каких-то несчастных пятьдесят метров.
Теренс Росситер был уже на месте — стоял за барной стойкой, натирая до блеска бокалы, а в зале хлопотала высокая жилистая девушка лет двадцати пяти — платиновая блондинка с тяжелым взглядом, выражавшим всю мировую скорбь на свете. Поздоровавшись с Росситером, Томас спросил, как зовут его племянницу.
— О, нет, это не Рут. Рут собиралась прилететь, но прямо на днях ей подвернулась работа секретарши. С хорошим окладом и недалеко от дома. Ей, конечно, хорошо, а мне — головная боль, ведь нужно было срочно найти человека на ее место. Я хотел опубликовать объявление, но мисс Нотт сама нашлась — через знакомых. Конечно же, я ее взял. Не каждая девушка согласится лететь в Бельгию на полгода, да еще когда на сборы дается всего несколько дней.
Росситер обернулся и окликнул официантку:
— Шерли! Иди-ка, познакомься с нашим главным хозяином.
Платиновая блондинка проследовала через зал шиммиобразной походкой, усугубленной чересчур высокими каблуками. Подойдя к Томасу, она поздоровалась с ним.
— Это мистер Фолей из Центрального управления информации, — пояснил Росситер. — Он будет присматривать за нами, чтобы мы не совершили в нашем питейном заведении ничего, похожего на измену родине.
— Оч-чень приятно, — произнесла Шерли, окинув Томаса долгим взглядом, преисполненным неприязни.
— Взаимно, — ответствовал Томас.
Посчитав разговор исчерпанным, Шерли направилась обратно к столикам, бросив один-единственный взгляд через плечо.
— Ну, как там Его Величество? Окончил свои разглагольствования? — поинтересовался Росситер.
— О, да. Вы даже не поприветствовали его кортеж?
— Конечно, нет. Я — подданный Ее Величества Королевы Англии. Что мне их бельгийский король? — категорично произнес Росситер, не переставая полировать бокалы.
Томас хотел было предложить свою помощь, но тут увидел на полке за спиной Росситера стопку пригласительных на сегодняшний вечер. Томас самолично, еще в Лондоне, составлял текст приглашения, выбирал дизайн, относил макет в типографию. Весь тираж должен был поступить в Брюссельский офис Британского Совета, поэтому Томас был так удивлен.