Экстремальная археология
Шрифт:
Фарфоровая посуда, тяжеленная бронзовая ваза, пара рулонов бархата, свёрнутый коврик тонкой работы, россыпь металлических ложек и вилок, резная шкатулка из зеленоватого поделочного камня, тюк с нормальной одеждой, а не рваниной, и прочее-прочее.
Вещи смотрятся откровенно неуместно. Складывается впечатление, что я обнаружил улики криминальной деятельности. Открытие ничуть не удивило, ведь и без того испытывал сомнения в законопослушности «приютивших» меня людей.
Жизненный опыт подсказывал, что у таких личностей даже в потайном подвале может отыскаться
Таковые не обнаружились, зато нашлось нечто другое, тоже тщательно скрытое. Один из стеллажей оказался своего рода дверной створкой, за которой висела растянутая рогожа, тщательно обклеенная крошкой из ракушечника. На голой стене такая маскировка не сработает, а вот если вглядываться сквозь густое переплетение лозы — вполне себе не выбивается из фона.
За рогожей обнаружился низкий и неширокий лаз поразительной длины. Метров пятьдесят пришлось на карачках проползти, прежде чем выбрался к люку. Тот, тщательно скрытый дёрном и комьями глины, открывался на крутом обрыве, нависавшим над всё тем же каналом, вдоль которого я не так давно шагал за Сафи.
Гм... интересная находка. Многообещающая. Очень может быть, что мне повезло попасть к нужным людям. Эта непонятная группа местных жителей нравилась всё больше и больше. Устроить чуть ли не полноценную шахту, дабы заиметь потайной выход — это верный признак основательного подхода к делу. Ради кражи ковров и кухонной посуды устраивать такие приготовления — как-то мелко.
Кстати о коврах...
* * *
Проснулся я от зловещего звука, слышанного до этого лишь однажды. Устроители подозрительного подвала предприняли меры для уменьшения шума от люка, но окончательно заглушить его не смогли. Вот он-то сейчас и выдал себя, распахиваясь.
На лестнице показалось двое: старуха и худой парень с непропорционально-большой головой, болезненной кожей и тоскливым взглядом много чего повидавшего старца. Такому может и шестнадцать не исполнилось, а может уже все тридцать набралось — невозможно понять. Я его уже видел, когда меня в «камеру» заводили. Именно этот неопределённо-возрастной человек держал удавку на моей шее. И то, как ловко она была накинута, заставляет принимать его всерьёз.
Я её почуял, только когда она кожи коснулась. А то, что кто-то за спиной оказался, осознал лишь после этого.
Явный мастер. Если придётся вырываться отсюда с боем, этому выпишу успокоительное в первую очередь.
Коптящая лампа светила достаточно ярко, чтобы спускающие оценили всю красоту подготовленной мною картины.
В первую очередь в глаза бросался я: возлежащий на пёстро расшитом коврике, использующий оба рулона бархата в качестве подушки. И лежалось мне до того прекрасно, что по-настоящему заснул.
Ну да, денёк непростой выдался — я бы и на толчёном стекле вздремнуть не отказался.
Во вторую очередь посетители должны оценить распахнутое настежь узилище и также открытый за отодвинутым стеллажом потайной ход.
Дабы усилить
— Ну наконец-то обед. Заносите.
Парень возмущённо прошипел:
— Прирезать его?!
Старуха вскинула руку:
— Бобо, ну кем ты вырос: человеком или животным? То утопить, то задушить. В кого ты такой злой уродился? Ох и беда мне с вами... Ну чего вылупился? Верёвки его проверь.
— А чего их проверять? — не понял Бобо. — Вон они, рядом с ним, на полу лежат.
— Вот и проверь. Чем порезаны: острым, или перепилены.
Спустившись, Бобо присел рядом на колено, покосился на меня с видом мясника, примеривающегося к бараньей туше, быстро и уверенно просмотрел аккуратно разложенные путы, и озадаченно отчитался:
— Тут нет порезанного. Тут всё развязано.
— Ты, когда завязывал, о деле думал, или о том, чтобы насобирать медяков и снова сходить к Чибе за гнойной болячкой на свой краник?
— О деле конечно, — кающимся голосом, подразумевающим виновность в неких прегрешениях, ответил любитель душить и резать.
— О деле... ну конечно, как же иначе, — голос старухи можно записывать в качестве эталона скепсиса. — Ну что, Гер, или как там тебя на самом деле. Как тебе спалось?
— В целом неплохо. Жаль, коврик только один. Жестковато.
— А как освободился?
— Ловкости у меня много. И силы. А верёвки у вас не очень.
— По тебе не скажешь, что такой ловкий и сильный. Навык какой-то для таких дел имеешь, или как?
— У каждого из нас свои секреты.
Бобо заёрзал, выжидающе косясь на Кубу. Прямо-таки гипнотизировал старуху, дабы та дозволила сотворить со мной что-нибудь нехорошее.
— А через лаз ты не ушёл, потому что чего-то от нас хочешь? — не спрашивая, а констатируя, заявила старуха. — И чего тебе надо? Только не надо рассказывать, будто камни древние ищешь. В такую ересь даже Сафи не поверила. Думаю, она в тебе не ошиблась. Шпион ты. Ингармета шпион. Больно ловок и башковит, а смотришься пацан пацаном. Удобно это, когда так выглядишь. Личина, небось, от навыков шпионских. Давай не зли уже меня. И Бобо тоже не зли. Говори прямо, чего тебе тут понадобилось.
С ответом я тянуть не стал:
— Вы, наверное, не поверите, но я не шпион.
— Ага, ты прав, не поверим. Так кто послал? Ингармет?
— Да не знаю я никакого Ингармета. Никто меня не посылал. Так совпало, что я давно хотел попасть в ваш город.
— С корабля сбежал и случайно в Хлонассис попал? — голос старухи был не то, чтобы недоверчивым, она откровенно забавлялась, считая всё, мною высказанное, чистейшим враньём.
— Хотите верьте, хотите нет, но я действительно не шпион. Мне ваши дела вообще неинтересны. Мне другое надо. Как уже говорил, у меня есть сведенья, что когда-то здесь стоял древний город. Не спрашивайте, откуда я это узнал. Никогда не выдаю источники. Считайте, что подслушал. У меня есть опыт в таких делах. Я, конечно, выгляжу несерьёзно, но вспомните историю Ринкума Золотого. Наверняка у вас знают эту сказку. Так ведь?