Экстренный контакт
Шрифт:
Мой желудок слегка сжимается при этих словах, но, изображая спокойствие и уверенность, я откладываю телефон в сторону.
— Это тот самый год.
Обеспокоенное выражение лица Айрин не меняется.
— Но если нет... У тебя будет разбито сердце. Я не могу смотреть на это снова.
— Я остановлю тебя на этом, — говорю я с улыбкой. — Разве ты не слышала слухи? У меня нет сердца, которое можно разбить. А если и есть, то оно в три раза меньше.
Айрин не улыбается в ответ.
— Тебе не нужно притворяться со мной.
Я отвожу взгляд, чувствуя себя неуютно, как всегда, из-за упоминаний об эмоциях. В частности, о моих эмоциях. Я знаю, что Айрин считает иначе, но меня никогда не беспокоило, когда люди называли меня холодной. Или роботом. Или Гринчем. На самом деле, мне это нравится. Когда люди считают, что тебя мало что волнует, они не пытаются говорить с тобой о наболевшем.
Они не поднимают тему, от которой у вас начинают слезиться глаза, если вы слишком долго об этом думаете. Или темы, которые вызывают этот странный комок в горле, когда вы пытаетесь сглотнуть.
— Я просто думаю, не придаешь ли ты слишком большого значения этому единственному моменту, — поспешно добавляет Айрин. — В жизни есть и другие вещи. Важные вещи. Особенно в это время года...
Я подавляю вздох. Опять эта тема?
— Это время года не для всех одинаково, — говорю я мягко, но уверено. — Я рада, что это такое счастливое время для тебя, Мэнни и детей. И уважаю то, что для большинства людей это время года — время семьи, общения и бла-бла-бла. Но для меня декабрь означает нечто другое, во многом болезненное. Поэтому, пожалуйста, не осуждай меня за то, что я очень сильно хочу получить эту единственную вещь. Это то, чего я жду с нетерпением. Это важно для меня.
Это было важно для папы.
Айрин вздыхает с сожалением.
— Ты права. Конечно, права. Твоя жизнь, твой выбор.
Действительно. Я благодарно киваю и снова беру трубку, считая, что разговор окончен.
— Спасибо.
— Просто, с тех пор как...
Я вскидываю голову и предупреждающе поднимаю палец.
— Айрин. Я люблю тебя. Ты, пожалуй, единственный человек в этом городе, которого я сейчас люблю. Но какую тему мы не затрагиваем? Никогда?
Она хмыкает.
— Я знаю.
— И единственный человек, о котором мы не говорим? — добавляю я.
Выражение лица Айрин меняется от разочарования до сочувствия — или, что еще хуже, жалости?
Кажется, рождественские туристы и «Серебряные колокольчики» окончательно расшатали мои нервы.
Чтобы избежать пытливого взгляда Айрин, я поворачиваю в кресле и смотрю в окно, где небо приобрело тот матово-белый оттенок, от которого у детей во всем мире перехватывает дыхание в ожидании снеговиков и горячего шоколада.
— Тебе лучше позвонить Мэнни и попросить его начать собирать вещи, — говорю я. — Вам нужно отправиться в путь как можно скорее, чтобы не попасть в непогоду по дороге
— Спасибо за то, что потратила мили, чтобы достать нам билеты в последнюю минуту. Уверена, что тебе ничего не нужно до моего отъезда?
— Я тоже ухожу рано сегодня, — говорю я. — Прием у врача, помнишь?
Это ложь. Они позвонили несколько минут назад, чтобы перенести встречу на следующую неделю из-за непогоды. Но я знаю различные выражения лица Айрин, и сейчас оно говорит мне, что она собирается упереться пятками и попытаться нянчиться со мной, даже если это означает пропустить свой рейс.
Я этого не потерплю. Я встаю и, засунув ноутбук в портфель, беру его и сумочку.
— Вообще-то я ухожу прямо сейчас!
— Хорошо, но... ох! Кэтрин! Я только что поняла, что не отдала тебе твой подарок. Я собиралась принести его завтра.
Я огибаю свой стол и обнимаю ее, что, по общему признанию, выглядит неловко, потому что у меня нет большого опыта в любой форме физической привязанности.
Айрин, кажется, удивлена этим жестом, но, похоже, не обращает внимания на мою скованность, потому что обнимает меня в ответ крепко и тепло, от нее пахнет корицей и апельсинами.
Повинуясь внезапному порыву, я целую ее в щеку, для этого мне приходится наклониться. Без каблуков я ростом пять футов восемь дюймов, но всегда ношу каблуки. В ней пять футов один дюйм, и она носит только балетки.
— Давай обменяемся подарками на Новый год, — говорю я ей.
— Ты ничего мне не подаришь, юная леди, — командует Айрин голосом мамы. — Ты подарила мне дополнительный отпуск. Время, проведенное с семьей — лучший подарок, о котором я могу просить, — говорит она шепотом, как будто отдел кадров затаился в тени, готовый потребовать ее увольнения. — Хорошо? Никаких подарков.
Я салютую в знак подтверждения.
Мы оба знаем, что я все равно подарю ей подарок. Это дизайнерская сумочка, которую она никогда бы себе не позволила. Я купила ее несколько месяцев назад, когда увидела на витрине в Сохо. Она огромная, потому что женщина носит в сумочке половину своей жизни, и красная, потому что это ее любимый цвет.
Я заставляю Айрин поклясться здоровьем ее любимой настольной орхидеи, что она уйдет в течение следующих пяти минут, а затем скрываюсь в лифтовом холле. И немного удивлена тем, что чувствую волнение, покидая офис раньше времени.
Я ни на секунду не верю во всю эту шумиху вокруг этой грандиозной метели, но знаю, что люди сойдут с ума, когда начнут падать снежинки, и я бы предпочла в этот момент лежать на диване с бокалом хорошего вина.
Видимо, не только мне пришла в голову эта светлая мысль, потому что лифты приходится ждать дольше, чем обычно. Чтобы исключить возможность неприятной беседы о погоде, я достаю телефон и пытаюсь выглядеть занятой.
Не получается.
— Привет, Кэтрин! Счастливого Рождества.