Экстренный случай
Шрифт:
– Мы пытаемся вернуть людям здоровье, вот и все. Врач не имеет права на нравственные оценки. Мы помогаем пострадавшим по милости водителей-лихачей или от кулаков пьяных забияк. Но бить по рукам и читать нравоучения о вреде пьянства или обучать правилам движения – не наша работа.
Не испытывая желания вступать в спор, который наверняка ни к чему не приведет, я сменил тему и спросил:
– А почему собак повесили на Ли?
– Когда девушка умерла, миссис Рэнделл впала в истерику. Начала орать так, что пришлось дать ей успокоительное. Угомонившись, она тем не менее продолжала
– А как же диагноз?
– Самопроизвольный аборт? Формулировка осталась без изменений. Все законно: врачи могут истолковать случившееся именно так. Основой для обвинения в подпольном аборте стали отнюдь не клинические данные. А был аборт или нет – покажет вскрытие.
– Оно показало, что был, и довольно профессиональный, если не считать одного прокола в эндометрии. Это сделал человек, обладающий необходимыми навыками, но не настоящий мастер.
– Ты говорил с Ли?
– Сегодня утром, – ответил я. – Он утверждает, что не делал этого. Учитывая данные вскрытия, я ему верю.
– Ошибиться…
– Не думаю: Арт слишком хорош, чтобы так лопухнуться.
Карр извлек из кармана стетоскоп и принялся вертеть его в руках. Он явно разволновался.
– Чертовски поганое дело, – сказал он наконец. – Чертовски.
– Надо разбирать завалы. Мы не можем спрятать головы в песок и бросить Ли на произвол судьбы.
– Разумеется, – согласился Карр. – Но Джей Ди очень расстроен.
– Могу себе представить.
– Узнав, как лечили его дочь, он едва не убил того незадачливого интерна. Я там был. Думал, он задушит бедного мальчишку голыми руками.
– Как зовут интерна?
– Роджер Уайтинг. Славный малый, хоть и хирург-гинеколог.
– Где он сейчас?
– Наверное, дома. Сменился в восемь утра. – Карр нахмурился и опять принялся теребить свой стетоскоп. – Джон, ты уверен, что хочешь влезть в это дело?
– Не хочу я никуда влезать. Будь у меня выбор, я бы сейчас сидел в лаборатории. Но выбора нет.
– Беда в том, что Джей Ди рвет и мечет, – задумчиво проговорил Карр. – Эта история уже стала всеобщим достоянием.
– Да, ты говорил.
– Я лишь хочу помочь тебе уразуметь, какое создалось положение. – Карр явно не желал встречаться со мной глазами. Он принялся перебирать вещи на своем столе. – Делом занимаются люди, которым и положено им заниматься. А у Ли, насколько я понимаю, хороший поверенный.
– Во всем этом слишком много неясностей.
– Дело в руках специалистов, – повторил Карр.
– Каких специалистов? Рэнделлов, что ли? Или тех болванов, которых я видел в полицейском участке?
– В Бостоне замечательная полиция, – заявил Карр.
– Не мели чепухи.
Он смиренно вздохнул:
– Что ты надеешься доказать?
– Что Ли этого не делал.
Карр покачал головой:
– Это неважно.
– А по-моему, как раз это и важно.
– Нет, – возразил Карр. – Важно другое. Дочь Джей Ди Рэнделла погибла в результате подпольного аборта, и кто-то должен за это заплатить. Ли делает подпольные аборты, и доказать это в суде не составит труда. В жюри присяжных любого бостонского суда католиков больше половины. Они вынесут свое решение на основании общих принципов.
– Общих принципов?
– Ты понимаешь, о чем я, – буркнул Карр и неловко заерзал в кресле.
– Хочешь сказать, что Ли – козел отпущения?
– Совершенно верно. Ли – козел отпущения.
– Это мнение властей?
– В известной степени.
– А какова твоя точка зрения?
– Делая подпольные аборты, человек сталкивается с неизбежным риском. Он преступает закон. И когда он тайком выскабливает дочь знаменитого бостонского врача…
– Ли говорит, что не делал этого.
Карр грустно улыбнулся:
– По-твоему, это имеет значение?
8
Чтобы стать кардиохирургом, надо окончить колледж, а потом учиться еще двенадцать лет. Четыре года – медицинская школа, год – стажировка, три года – общая хирургия, два – хирургия грудной полости и еще два – сердечно-сосудистая хирургия. Кроме того, дяде Сэму тоже вынь да положь два года.
Принять на свои плечи такое бремя может лишь личность особого склада, способная и готовая пройти долгий нудный путь к намеченной цели. И когда, наконец, наступает пора самостоятельных операций, к столу подходит уже совсем другой человек, человек едва ли не новой разновидности. Опыт и преданность избранному поприщу превращают его в отшельника. В каком-то смысле слова отчуждение – часть его профессиональной подготовки. Все хирурги – люди одинокие.
Вот о чем размышлял я, глядя из наблюдательной будки сквозь стеклянный потолок операционной № 9. Кабина была встроена прямо в потолок, и я мог следить за ходом операции: и помещение, и персонал были как на ладони. Студенты и стажеры нередко приходили сюда посмотреть. В операционной был микрофон, поэтому я слышал все звуки – позвякивание инструментов, ритмичное шипение респиратора, тихие голоса. Нажав кнопку, можно поговорить с хирургами, но, когда кнопка отпущена, они уже не слышат вас.
Я забрался в будку после того, как посетил кабинет Джей Ди Рэнделла. Мне хотелось взглянуть на историю болезни Карен, но секретарша Рэнделла сказала, что у нее нет этой папки. История болезни хранилась у самого Джей Ди, а Джей Ди был сейчас внизу, в операционной, чем немало удивил меня. Я думал, он не выйдет на работу и потратит день на размышления о случившемся с Карен. Но, по-видимому, эта мысль просто не пришла ему в голову.
Секретарша сообщила мне, что операция, вероятно, уже заканчивается, но одного взгляда сквозь стеклянный потолок оказалось достаточно, чтобы понять: это не так. И грудная клетка, и сердце пациента все еще были вскрыты, ассистенты и не начинали накладывать швы. Я вовсе не хотел мешать им и решил заглянуть еще раз попозже, чтобы попытаться раздобыть историю болезни Карен.
Но все-таки не удержался и немного понаблюдал за хирургами. Операция на открытом сердце – завораживающее зрелище, в этом действе есть что-то фантастическое, сказочное, оно представляет собой некое единение дивного сна и жуткого кошмара. Только наяву.