Экстренный случай
Шрифт:
Врач он прекрасный, но человек – не приведи господь. От него уже сбежали две жены, причем вторая – через полгода после свадьбы.
– Это мне по пути, – сообщил я ему.
Разумеется, детская больница была вовсе не по пути, но я в любом случае отвез бы его туда, потому что мне хотелось поговорить с Конвеем. Он влез в машину, и мы влились в уличный поток.
– Зачем вам в детскую? – спросил я.
– На конференцию. Их там проводят каждую неделю. А вам?
– Хочу пообедать с приятелем.
Конвей кивнул и откинулся на спинку. Он был еще совсем молод – тридцать пять лет. Стажировался Конвей под началом
– Хочу извиниться за свое поведение нынче утром, – сказал он. – Не думал, что так вспылю.
– Ничего страшного.
– Надо будет попросить прощения у Герби. Я ему такого наговорил…
– Он поймет.
– Черт, как же погано, – продолжал Конвей. – Но когда пациент умирает у вас на глазах… Буквально разваливается на части… Вам это неведомо.
– Да, – согласился я.
Мы немного помолчали. Наконец я сказал:
– Можно попросить вас об услуге?
– Конечно.
– Расскажите мне о Джей Ди Рэнделле.
Конвей замялся.
– Зачем вам это?
– Простое любопытство.
– Врете.
– Хорошо, вру.
– Они сцапали Ли, правильно?
– Да.
– Он виновен?
– Нет.
– Вы готовы в этом присягнуть?
– Я верю ему.
Конвей вздохнул.
– Вы же не дурак, Джон. Представьте себе, что в таком преступлении обвинили вас. Неужели вы не станете все отрицать?
– Дело не в этом.
– Как раз в этом. Тут любой закричит: это не я!
– А разве Арт не может быть невиновен?
– Не просто может, а, скорее всего, так и есть.
– Ну так и что же вы тогда?
Конвей покачал головой.
– Вы забываете, как работает система. Джей Ди – важная шишка. Джей Ди потерял дочь. А поблизости весьма кстати отирается китаец, который слывет подпольным акушером. Все как по нотам.
– Мне уже доводилось слышать нечто подобное. Вы меня не убедили.
– Стало быть, вы не знаете Джей Ди Рэнделла.
– Что верно, то верно.
– Джей Ди Рэнделл – пуп Земли и центр мироздания, – продолжал Конвей. – Влиятельный, богатый и уважаемый человек, вполне способный получить все, чего ни пожелает. Даже голову какого-то жалкого китайца.
– Но зачем она ему? – спросил я.
Конвей расхохотался.
– Братец мой, вы что, с луны свалились?
Должно быть, на моей физиономии появилась озадаченная мина. Конвей пустился в объяснения:
– Известно ли вам, что… – он умолк, поняв, что мне ничего не известно. Мгновение спустя Конвей демонстративно сложил руки на груди, откинулся на спинку сиденья и устремил взор на дорогу.
– Ну? – поторопил я его.
– Спросите лучше Арта.
– Я спрашиваю вас.
– Или Льюиса Карра. Может быть, он вам расскажет, а я не буду.
– Что ж, тогда поведайте мне о Рэнделле.
– Как о хирурге?
– Хотя бы.
Конвей начал:
– Хирург он посредственный, почти никудышный. Теряет пациентов, которых можно было бы спасти. Молодых крепких людей.
Я кивнул.
– К тому же он мерзавец, – продолжал Конвей. – Измывается над стажерами и всячески унижает их, внушает комплекс неполноценности. С ним работает немало славных молодых ребят, и он держит их в ежовых рукавицах. Знаю по себе. Я два года работал в хирургии грудной полости, прежде чем выучился на кардиохирурга в Хьюстоне, и Рэнделл был моим начальником. Когда я познакомился с ним, мне было двадцать девять, а Рэнделлу – сорок девять. Он умеет пустить пыль в глаза этой своей деловитой повадкой, костюмами с Бонд-стрит и дружбой с владельцами средневековых замков во Франции. Разумеется, костюмы и замки еще не делают его хорошим хирургом, но Рэнделл умеет создавать видимость. Эдакий ореол благообразия.
Я молчал. Конвей понемногу входил в раж, его голос окреп, сильные руки задвигались. Мне не хотелось прерывать его.
– Беда в том, – продолжал Конвей, – что Джей Ди работает по старинке. Он начинал резать еще в сороковых и пятидесятых, вместе с Гроссом, Чартрисом, Шеклфордом и остальной славной когортой. Хирургия тогда была совсем другой. Требовалась ловкость рук, а наука не имела почти никакого значения. Никто не слыхал ни о химии, ни об электролитах. Вот почему Рэнделлу не по себе от этих нововведений. Молодые ребята – те в своей стихии, они воспитывались на энзиме и натриевой сыворотке, но для Рэнделла все это – темный лес и досадная помеха в работе.
– О нем идет добрая слава, – заметил я.
– Джон Уилкс Бут тоже слыл добрым малым, пока не застрелил президента Линкольна, – парировал Конвей.
– А может, в вас говорит профессиональная ревность?
– Завяжите мне глаза, и я обставлю этого Рэнделла одной левой.
Я усмехнулся.
– Даже в воскресенье и с похмелья, – добавил Конвей.
– А что он за человек? – спросил я.
– Скотина. Форменная скотина. Стажеры говорят, он таскает в карманах молоток и пяток гвоздей на тот случай, если выдастся возможность распять кого-нибудь.
– Неужто бывают такие сволочи?
– Вообще-то, – сказал Конвей, – он не всегда такой. Только когда в хорошей форме. Ему, как и всем нам, тоже требуется отдых.
– Вас послушать, так он – та еще тварь.
– Не хуже любого подонка, – ответил Конвей. – Впрочем, стажеры говорят еще кое-что.
– Правда?
– Да. По их мнению, Джей Ди любит вскрывать сердца, потому что у него нет сердца.
11
Ни один англичанин, если он в здравом уме, не поехал бы жить в Бостон, особенно в 1630 году. Чтобы взойти на борт корабля и пуститься в долгое плавание к неведомой враждебной земле, отваги и мужества мало, для этого надо быть одержимым или вконец отчаявшимся человеком, который к тому же готов к полному и бесповоротному разрыву с родиной. К счастью, вынося свой суд, история принимает во внимание людские дела, а не побуждения, и поэтому бостонцы могут тешить себя мыслью, что их предки были привержены идеям свободы и демократии, геройски совершили революцию и внесли огромный вклад в либеральную культуру, написав немало картин и книг. Бостон – это город, где жили Адамс и Ревер, где до сих пор чтут и лелеют старую северную церковь и воспоминания о битве на Маячном холме.