Экзамен

Урис Виктор

Словно обрадовавшись встречи с нами, затрезвонил подходящий трамвай. Мы как раз остановились на остановке. Ее пальцы соскользнули с моего локтя.

– Когда мы еще встретимся?-- Забеспокоился я, предчувствуя неизбежное расставание. Но моя спутница опять промолчала. В ответ лишь она, в прощальном жесте, как мне показалось, нежно и печально провела ладонью по моему предплечью. И все-таки! последний момент, когда ее каблучки уносились прочь, я услышал едва уловимое: "Удачи". Моему ликованию не было предела. Ведь на экзамене я уже слышал это самое "удачи". Да и уходила она насколько я успел услышать в сторону универа.

"Это была Надя!
– - думал я, забираясь в трамвай.
– - Конечно, мы еще встретимся! Я найду тебя, чего бы мне это ни стоило!"...

На конечной остановке я не пошёл на площадь, где

была автобусная стоянка 101 и 111 маршрутов. Возвращаться в общежитие не хотелось. Я был преисполнен радостных чувств, ярких, как солнечный день, тихих, как прохладная ночь и вселяющих надежду, как раннее утро. И эта нечаянная радость звучала во мне слабыми отголосками тончайшей струны. Поэтому мне казалось, если я сейчас вернусь домой, то общежитская обыденность безжалостно оборвёт эту тончайшую звонкую нить мироздания, рождающую во мне эти светлые чувства. Мне хотелось, как можно дольше побыть наедине с этими новыми ощущениями, ощущениями причастности к чему--то сокровенному, зарождению чего--то нового и светлого, ощущению приобретения и надежды. Ведь я наконец--то встретил ЕЁ! И пусть пока все неопределённо, но я её все--таки встретил!

В подобном состоянии прибывает, наверное, природа, ночной безбрежный океан, или бескрайняя тайга, проводившие за горизонт только что согревавшее их солнце, и затихших в трепетном ожидании его нового восхода. Не знаю, насколько верно мне удалось описать моё тогдашнее состояние, но даже мне самому все эти слова кажутся помпезными и вычурными, а самое главное, неточными. Все равно, что расплывчатые мазки на картинке пятилетнего ребёнка. Как бы там ни было, мне хотелось побыть наедине со своими чувствами, поэтому уже через каких--то пятнадцать минут электричка увозила меня на Санаторную, одну из железнодорожных станций в санаторно--курортном пригороде нашего краевого центра. Красивые виды, благоустроенный берег, удобный железнодорожный транспорт, все это превратило Санаторную в излюбленное место отдыха не только горожан, но и жителей близлежащих населённых пунктов и пунктиков, рассыпанных вдоль железной дороги. Ещё бы, санаторно--курортная зона союзного значения.

Море на Санаторной находилось в метрах ста пятидесяти от железнодорожных путей. Я спустился с платформы и по асфальтированной дорожке двинулся к пляжу, на плеск волны, детские радостные визги, глухие удары по мячу и вскрики играющих в волейбол. Дойдя до границы асфальта, за которой начиналась песчаная полоса пляжа, я повернул направо и двинулся к лодочной станции. Там, как всегда, надрывался громкоговоритель. "Над нашим домом целый год мела метель, и дом по крышу замело", -- хрипя и булькая, извергал он на головы отдыхающих популярную тогда песню Машины времени. В такой солнечный и жаркий день слова песни звучали забавно. Невольно я представил Макаревича в треухе, тулупе и валенках и содрогнулся. В такую жарищу даже представлять подобное было нестерпимо. Мой лоб покрылся испариной, меж лопаток скользнула вниз тонкая струйка пота, уши заложило. Мне стало дурно, словно вся эта зимняя одежонка была на мне. Я ускорил шаг. Скорей, скорей в воду! Не доставало получить ещё солнечный удар. Бедный, бедный Кола Бельды. Говорят, что вот он точно свалился в обморок в своих меховых нарядах во время вьетнамских гастролей.

У ворот лодочной станции я свернул к морю и вдоль деревянного забора спустился к воде. Сюда я, как правило, приезжал купаться в одиночку, когда к морю выбраться было не с кем. Это был мой укромный уголок и нравился он мне тем, что где бы я ни оказался во время купания, по звуку доносящихся песен я легко мог найти забор, на котором обычно оставлял свои вещи. Для этого мне достаточно было выбраться из воды поближе к громкоговорителю и двигаться вдоль линии прибоя в его направлении.

Скинув с себя одежду, и повесив её на штакетник, я вошёл в воду. Я не стал, как обычно барахтаться у берега, натыкаясь на купающихся граждан, а поплыл в море. В тот день мне казалось всё По плечу. Плыл долго и самоотверженно. Лишь, когда руки и ноги стали наливаться свинцовой тяжестью, повернул обратно. И здесь, как на зло, на лодочной станции смолк громкоговоритель. В общем, ничего страшного, но все--таки! Береговая линия прослушивалась чётко, и я потихоньку загребал в её направлении. Периодически я погружался под воду, промеряя глубину. Сначала мне было с ручками, затем по кисти, потом по локти, а после глубина перестала изменяться. Я понял, что сбился с курса, и что мне необходимо менять своё направление. И делать это

надо было незамедлительно, поскольку от усталости я еле--еле шевелил одеревеневшими руками. Выбрав в качестве ориентира самые близкие и громкие голоса, я из последних сил поплыл в их сторону. Но, увы! Это оказались купальщики. Радостно барахтаясь в воде, они перекидывались в мяч. Мяч -- вот что ввело меня в заблуждение. Я погрузился под воду. Глубина была мне по макушку. Берег был со всем близко! Но где?! Нужно было снова менять направление. Теперь радостное многоголосие охватывало меня полукругом. В любом случае я бы добрался до спасительного берега, но мне нужна была перпендикулярная прямая, то есть кратчайшее направление. У меня ещё оставались какие--то крупицы силы, поэтому я не стал спрашивать у купальщиков о спасительном перпендикуляре, а забрал немного в сторону. Но уже через несколько минут пожалел о своём поступке. Последние силы истаяли. Рядом никого не было. А глубина была мне по брови. Я хлебнул морской воды раз, другой, третий. Во рту появилась неприятная горечь, начались рвотные позывы. Я закашлялся. Признаться, я порядком струхнул. Судорожно взмахнув руками, я рванулся вперёд и попытался ещё раз встать на ноги. Про себя же решил, что если и в этот раз на дно не встану, то буду взывать о помощи. Однако, случилось чудо! Наконец--то я обрёл под ногами опору. Я стоял на цыпочках, запрокинув голову, и дышал, дышал, дышал. Никогда ещё в жизни воздух не казался мне таким чистым и сладким. Хорошо, что ещё море тогда было спокойным, не было крупной волны.

Море плавными накатами колыхало меня то вперёд к берегу, то назад, в глубину. Чтобы удержать своё хлипкое равновесие, я судорожно подгребал руками, пытаясь с попутным накатом сделать шаг вперёд. Нельзя сказать, что это мне не удавалось. Вот только с обратной волной мне приходилось делать все тот же шаг, а то и два. Было ясно, что борьбу с отливом я проигрываю, и что -- хочешь, не хочешь -- нужно снова плыть.

"Саша! Саша!
– раздался впереди звонкий, немного обиженный девичий голос.
– - Ты, как знаешь, а я пошла на берег!"

Я собрал все силы и, оттолкнувшись, сделал пару взмахов в сторону девушки.

"Обс--буль--пыр--тыр!" -- и я снова погрузился под воду по брови.

– - Девушка! Девушка, где берег?!
– - в изнеможении пробулькал я, отчаянно молотя руками и ногами.

– - Вы меня?
– - Удивлённо спросила та.

– - Да!
– - прохрипел я и встал на песчаное дно полными ступнями. Глубина была мне по шейку.

– - Нет, нет! Извините, пожалуйста!
– - В радостном изнеможении произнёс я, подбираясь к ней поближе.

С каждым шагом вода опускалась всё ниже и ниже. Спасительное направление было найдено. Не знаю, что девушка про меня подумала, да и подумала ли что--нибудь вообще. Может быть она, не дозвавшись своего Саши, уже направилась к берегу. В море, в общем шуме и плеске, купальщика очень трудно расслышать, если, конечно, он радостно--восторженно не колотит по воде всеми своими конечностями. А могло оказаться, что она просто замерла, с боязливым удивлением взирая на чудаковатого молодца, надвигающегося на неё с неотвратимостью <человека и парохода>. Так или иначе, её я больше не слышал, и моя затея, выбраться вслед за ней на берег, не состоялась. Но тогда это было уже не страшно.

Поплутав ещё немного среди надувных матрацев и кругов, я вышел на берег. Чтобы не топтать загорающих, а также их вещи и подстилки, далеко от воды я отходить не стал, а упал тут же на линии прибоя. Напряжённые мышцы, согреваемые солнцем, стали расслабляться. Возбуждение от только что пережитого постепенно проходило. Как ни странно, это происшествие не испортило моего приподнятого настроения. Наоборот, чувство облегчения, что я не утонул, усилило моё благодушие. Судьба была ко мне сегодня благосклонна как никогда. Я лежал на песке и бездумно слушал окружающий мир, вспоминая то успешную сдачу экзамена, то необыкновенное приключение, то чудесное своё спасение.

"Театр не мода -- вечен всегда!" -- наконец--то забулькал довольно--таки на приличном расстоянии громкоговоритель.

Я поднялся и полез снова в море. Во--первых, пора было уже прятаться от палящего солнца, а во--вторых, мне так было спокойнее добираться до своего места. У воды, как правило, играются маленькие дети: строят из песка замки, роют каналы, а мне не хотелось выступать в роли дядьки злодея, топчущего их песчаные строения, а порой пинающего под зады и самих зазевавшихся малолетних строителей. Так, потихоньку, водным путём я и добрался до лодочной станции.