Экзорсист (Изгоняющий дьявола) (др.перевод)
Шрифт:
На вопрос Карраса: “Кто ты?” — последовал ответ: “Я никто. Я никто.” “Это твое имя?” — спросил он. И теперь только увидел ответ:
“У меня нет имени. Я никто. Много. Дай нам жить. Дай нам. Тепло в теле. Не (…) из тела в пустоту, в (…) Оставь нас здесь. Дай нам жить, Каррас (Мэрин, Мэрин?)”
Снова и снова священник перечитывал написанное, а странные голоса все еще звучали в ушах. Они явно принадлежали разным существам, и мысль эта не давала ему покоя. От бесконечного перечитывания у Карраса зарябило в глазах, выписанные слова окончательно утратили всякий смысл. Он отложил листок в сторону, растер
Он вспомнил; снял с полки юнговскую “Психологию и патологию так называемых оккультных явлений”. Что-то было тут в том же духе… Ну вот же: отчет об эксперименте с автоматическим письмом, в ходе которого подсознание испытуемого стало вдруг отвечать на вопросы психиатра анаграммами.
“Анаграммы?”
Он склонился над книгой и стал читать:
“— Что есть человек?
— Ензи ееанс сво посенвж.
— Это анаграмма? — Да.
— Сколько в ней слов? — Четыре.
— Выпиши первое слово. — Смотри.
— Выпиши второе слово. — Ииии.
— Смотри?Ты предлагаешь мне самому разгадать анаграмму?
— Попробуй.”
Анаграмма, как выяснилось, расшифровывалась так: “Жизнь все менее способна.” Испытуемый, сам же ее разгадавший, был поражен. Столь странная мысль, по его твердому убеждению, могла исходить лишь от постороннего, независимого от его разума источника. Он продолжал задавать себе вопросы:
“— Кто ты? — Клелия.
— Ты женщина? — Да.
— Ты жила когда-нибудь на Земле? — Нет.
— Но будешь жить? — Да.
— Когда? — Через шесть лет.
— Почему ты решила заговорить со мной? — Я в стуч Клелия Твую.”
Испытуемый расшифровал анаграмму так: “Я, Клелия, чувствую”. На четвертый день произошел следующий диалог:
“— Кто отвечает сейчас на мои вопросы, я? — Да.
— Клелия здесь? — Нет.
— Тогда кто же здесь? — Никого.
— Клелия существует? — Нет.
— Тогда с кем я говорил вчера? — С никем.”
Дальше Каррас читать не стал. Абсолютно ничего сверхъестественного — всего лишь разум человеческий с его поистине неограниченными возможностями. Он достал сигарету, закурил. “ Я никто. Много…Что, все-таки, могло подсказать ей столь ненормальную, жуткую мысль?.. С никем.Может
Взгляд Карраса упал на обложку “Сатаны” и он открыл первую страницу: “Не дай дракону увести меня за собой…” Затем выдохнул дым и закашлялся, закрыл глаза. В горле саднило, глаза слезились, каждая косточка, казалось, налились свинцом. Сил больше не было. Вывесив табличку “Просьба не беспокоить”, он включил свет, задернул шторы, сбросил ботинки и как подкошенный рухнул на кровать. С бешеной скоростью в голове закружились обрывки мыслей. “Риган. Дэннингс. Киндерман. Нужно что-то делать. Но что? Как помочь? Явиться к епископу с тем, что есть? Нет, мало и неубедительно… Раздеться бы, да под простыню… Нет, слишком устал… И этот груз. Как вырваться из-под него? Дай нам жить…Мне, мне дайте жить!..”
Он оторвался от земли и незаметно вплыл в безмолвную гранитную крепость сна.
Разбудил Карраса телефонный звонок. Он долго бил ладонью по выключателю, затем неловко потянулся к трубке. Было начало четвертого. Звонила Шэрон, просила прийти немедленно.
— Сейчас буду. — И снова вокруг тесная и жесткая, безвоздушная ловушка…
Он плеснул холодной водой на лицо и вытерся; натянул свитер и вышел в предрассветный прозрачно-неподвижный мрак; перешел через дорогу, спугнув по пути кошек у мусорного ящика, и направился к дому.
Ему открыла Шэрон. Девушка была в свитере, но куталась зачем-то в плед.
— Простите, святой отец. — Голос ее прозвучал как-то изумленно и испуганно. — Я решила, что вам нужно это видеть.
— Что?
— Пойдемте. Только тихо. А Крис пусть лучше спит. Она не должна этого видеть. — Шэрон жестом предложила ему следовать за собой.
Они поднялись на цыпочках по лестнице и вошли в спальню. Иезуит съежился от ледяного холода.
— Отопление работает, — прошептала девушка, встретив его взгляд; затем обернулась к кровати. Похоже, Риган находилась в состоянии комы. Тускло поблескивали белки при свете ночника. Насогастрическая трубка была на месте, сустаген медленно вливался в тело.
Дрожа от холода, Каррас подошел поближе. Запястья девочки все еще были крепко привязаны ремнями к краям кровати. На лбу мелким бисером поблескивал пот.
Шэрон нагнулась и осторожно раздвинула воротник пижамы. Каррас содрогнулся от боли и жалости: по выпяченным ребрам несчастного ребенка, казалось, можно было сосчитать остаток дней его на этой земле. Он поймал на себе тревожный взгляд.
— Не знаю, может быть, все уже прошло, — прошептала девушка. — Но все равно, смотрите на грудь, только внимательно.
Она отвернулась. Некоторое время они сидели молча. Вдруг с кожей стало происходить что-то странное: на ней проступили какие-то красноватые крючочки. Каррас придвинулся ближе.
— Начинается, — шепнула Шэрон.
По телу священника прошел озноб, но не от холода уже, а от того, что увидел он на костлявой детской груди. Под его взглядом, наливаясь кровью, алым барельефом выступили буквы, связанные в слово: “Помогите”.
— Это ее почерк, — тихо проговорила Шэрон.