Экзорсист (Изгоняющий дьявола) (др.перевод)

Блэтти Уильям Питер

— Ты проиграешь! — взвыла Риган. — Она умрет! Она умрет!

Каррас открыл свой томик “Ритуала” и поднял взгляд.

— Спаси же рабу твою… — читал Мэррин.

— Пред лицом врага твоего…

Сердце Карраса ныло неутихающей болью. “Усни же! Усни!” — кричала каждая клеточка его тела.

Но Риган не засыпала.

Она не сомкнула глаз до рассвета. До полудня. До следующего вечера.

Девочка не заснула и в воскресенье: приступы следовали один за другим, пульс был сто сорок и едва прослушивался. Оба священника, не прерываясь, читали

тексты молитв. Каррас все еще пускался на всевозможные уловки: смирительным одеялом он обеспечил девочке почти полную неподвижность, потом запретил посторонним заходить в спальню вообще, надеясь таким образом снять влияние внешних раздражителей. Но ничего не помогало. Девочка беспрестанно кричала, и сил это отнимало у нее ничуть не меньше, чем возня в постели. Давление по-прежнему удерживалось на минимально допустимом уровне. Но долго продолжаться так не могло.

Каррас и сам уже был на грани нервного срыва. “Боже, не дай ей умереть! Не дай умереть! Помоги заснуть!” — повторял он, не замечая, что сами мысли его давно уже превратились в молитвы. Молитв этих никто не слышал.

В то воскресенье, в семь часов вечера, Каррас, вконец измученный бесконечными нападками демона, сидел рядом с Мэррином в спальне. И верно, тяжкой была вина его: вина за слабость веры и недостаток знаний, за то, что предал мать и погубил Риган. Ну конечно же, он тут во всем виноват: “Нельзя было давать ей либриум!”

Священники только что закончили очередной цикл молитв и теперь отдыхали, рассеянно слушая, как Риган напевает Panis Angelicus. Из комнаты оба они почти не выходили, лишь однажды Каррас забежал к себе, чтобы переодеться и принять душ. Ледяной холод, по крайней мере, хорошо помогал в борьбе со сном. А запах… запах с воскресного утра как-то странно переменился: теперь в спальне стояла густая вонь разлагающейся плоти.

Каррас сидел, неотрывно глядя на девочку. Внезапно послышался слабый хруст; он сморгнул, и снова хрустнула… сухая корочка на воспаленных веках! Мэррин сидел, прикрыв глаза и свесив подбородок на грудь. Все это время экзорсист говорил очень мало: так, вспомнил что-то о детстве, о ручной уточке, которая жила у них в доме, по имени Клэнси. Состояние старика беспокоило Карраса все больше: в таком возрасте, и несколько ночей без сна, под непрерывными атаками нечистой силы… Каррас медленно поднялся, измерил пульс; закрепляя сфигмоманометр, несколько раз напряженно моргнул, пытаясь разогнать мутные круги перед глазами.

— А сегодня День Матери, Димми…

Он не нашел в себе сил шевельнуться; казалось, невидимые когти вцепились в сердце его и стали выдирать из груди. Затем невольно поднял глаза, покорно встретил печальный, обиженный взгляд матери.

— Мальчик мой, ты вспомни, как я тебя жалела! Почему ты оставляешь меня умирать одну, Димми? Почему? Ну почему ты…

— Дэмиен! — Старик крепко сжал ему руку. — Пожалуйста, Дэмиен, пойдите и хоть немного отдохните.

— Димми, прошу тебя,почему ты…

В спальню вошла Шэрон, чтобы сменить постель.

— Ступайте, Дэмиен, отдохните, — повторил Мэррин.

Каррас вышел; в горле у него пересохло. Он постоял

немного в холле; затем, собравшись с силами, спустился по ступенькам; внизу снова в нерешительности остановился. Как бы хотелось кофе… Нет — переодеться, побриться, принять душ.

Он сошел с крыльца и пересек улицу, с трудом добрался до резиденции и едва ли не на ощупь отыскал свою дверь. “О ванне — забыть. Поспать… чуть-чуть хотя бы…” В тот самый момент, когда Каррас протянул уже руку, чтобы снять трубку и попросить дежурного разбудить его через полчаса, зазвонил телефон.

— Алло, — хрипло шепнул он в трубку.

— Вас ждут, отец Каррас. Некто мистер Киндерман.

На какой-то миг у него перехватило дух.

— Будьте добры, — наконец вымолвил он едва слышно, — передайте ему, что я выйду через минуту.

Только повесив трубку, Каррас заметил на столе нераскрытую пачку сигарет с торчащей из-под нее запиской Дайера: “В часовне нашли ключ от Плэйбой-клуба. Можешь взять его в приемной”. Он переоделся и вышел из комнаты, так и забыв прихватить с собой сигареты.

Киндерман расположился в приемной неподалеку от коммутатора и занимался улучшением цветочной композиции в вазочке на столе.

— А, святой отец! Отец Каррас! — просиял он, но увидев лицо иезуита, нахмурился, вернул розовую камелию на место и поднялся навстречу. — Да что это за вид такой, в конце концов? И ради этого вы трясетесь по своим дорожкам? Вы это дело бросьте. Пойдемте! — Он взял Карраса под локоть и потащил к дверям. — Есть у вас минутка?

— Минутка — да, но никак не больше, — буркнул тот. — Что у вас стряслось?

— Разговор у меня к вам небольшой. Посоветоваться хотел бы.

— Что, интересно, я мог бы посоветовать вам?

— Не спешите вы, — отмахнулся Киндерман. — Пройдемся лучше. Подышим воздухом. Природой полюбуемся. — Он повел иезуита через дорогу. — Вы взглянитетолько, красота-то какая! — Детектив указал рукой на горизонт; солнце уже садилось, будто погружаясь в темные воды Потомака, воздух был тих и неподвижен — слышно было лишь, как студенты резвятся у входа в пивную на углу Тридцать шестой.

— Ах, эти университеты, — печально покачал головой Киндерман. — Так мне пройти их и не пришлось. А хотелось… — Он повернул голову; Каррас завороженно глядел на закат. — Да что такое, на вас просто лица нет. Вы не больны, в самом деле?

“Когда же, когда он начнет, наконец?..”

— Нет, просто дел много очень спешных.

— А вы со спешкой-то притормозите, — просипел детектив. — Не суетитесь. Мне, что ли, вам объяснять? В Уотергейте, на гастролях Большого театра не были?

— Нет.

— И я. О чем ужасно жалею. Какая прелесть, какое изящество!

Они остановились у стены автоамбара; сцепив пальцы на парапете, Киндерман устремил задумчивый взгляд куда-то поверх реки.

— Выкладывайте же, лейтенант, что вы еще такое надумали.

— Ах, святой отец, — вздохнул тот, — хочу вам признаться: попал я в переплет.

— Неужто в профессиональный? — Каррас стрельнул взглядом в сторону дома; ставни на окне спальни Риган были закрыты.

— Да, в какой-то степени… но лишь в какой-то.