Экзотические птицы
Шрифт:
«Да ведь это же тетрадь учета и хранения наркотических средств! — узнала обложку Маша и похолодела. — Неужели там нашли какие-то недостатки? И неужели от наших лекарств умерла эта девушка? Да тут пахнет сроком!»
Маша лихорадочно стала звонить отцу, но телефон не отвечал. «Развлекается, наверное, с Татьяной! — в сердцах подумала Мышка. — Нашел-таки время! Ну надо же было такому случиться!» И она, хорошенько подумав, стала звонить отцовскому адвокату.
На дворе была уже ночь, когда следователь уехал к себе, чтобы как можно скорее возбудить уголовное дело и раскрыть его.
Маша перемыла посуду, оставшуюся после гостей, доела остатки торта, выпила еще чаю, проверила больных и уже решила было прилечь ненадолго, как на пороге ее кабинета вдруг совершенно неожиданно возникла бледная Рая, с испуганным видом держащаяся за живот.
— Кажется, у меня начались схватки! Воды отошли! — сказала она в панике и присела на корточки, сморщившись от боли.
— Господи! Ну надо же такому случиться! Потерпи! — Маша осторожно уложила ее на диван и стала набирать телефон «скорой помощи».
— У меня в отделении роды у медсестры, — сказала она в трубку, облизывая пересохшие губы. — Наверное, выкидыш или недоношенный плод! Приезжайте скорее! Роддома поблизости нет. Гинекологии тоже!
— Вызов принят! — ответила «скорая». — Держитесь пока сами как сможете! Высылаем, как освободится, акушерскую бригаду!
— Постараемся, — сказала Маша дрожащим голосом, потому что ей никогда в жизни не приходилось принимать роды. Но до этого, к счастью, не дошло, бригада приехала быстро, всего через каких-нибудь полчаса.
— Собирайся, роженица, поехали! Живой еще! — пощупав живот и послушав сердцебиение ребенка, быстро сказала врач-гинеколог, и они умчались в ночь на машине с включенной мигалкой.
Маша наблюдала их отъезд через окно. Перед этим она сообразила расспросить доктора, куда они повезут Раю, в какой роддом и кто там заведующий отделением патологии беременности. К ее удивлению, доктор ответила ей любезно. Может быть, она просто была сражена прекрасной обстановкой ее кабинета, а может быть, не была еще затюкана работой. Она даже знала фамилию заведующего, не раз возила туда больных. Маша аккуратно записала все на бумажке. Нужным ей отделением в роддоме заведовал некто Борис Яковлевич Ливенсон.
Уже с девяти утра Маша вовсю названивала ему. Наконец телефон ответил ей приятным голосом мужчины средних лет. Маша извинилась за беспокойство, представилась.
— Чем могу быть полезен, коллега? — Судя по голосу, у мужчины было хорошее настроение.
— Из нашего отделения по «скорой» вчера ночью к вам должна была поступить медсестра. Я хочу узнать, как ее состояние, что с ребенком?
— Неплохо! Неплохо! — Мужчина с бархатным голосом почти пропел это в трубку. — Я как раз дежурил сегодня ночью. Ребеночка удалось сохранить, он не доношен, конечно, но показал себя жизнеспособным младенцем. Он дышит самостоятельно, пыхтит и даже пытался поесть!
Мышка почему-то обрадовалась так, будто этот ребенок был ее родственник.
— А роженица? — спросила она.
— Тоже вполне! — ответил врач. — Беспокойства пока не вызывает.
— Как я вам благодарна! — искренне прижала руку к сердцу Маша, будто доктор мог ее видеть. — Вы же понимаете, коллектив заботится о сотрудниках.
— Понимаю. Всего хорошего! — пропел чудным голосом доктор, и телефон дал отбой.
Весь следующий день Маша находилась в каком-то странном настроении. То на нее нападала тоска, то предчувствие чего-то плохого — ведь следователь изъял из отделения злополучную тетрадку. У Барашкова сейчас не было больных, он пропадал где-то в хирургии, где по договоренности давал наркоз. Владик Дорн на работу не вышел, телефон его не отвечал, и Маша осталась в отделении практически одна, не считая дежурных сестер. Раина подружка, кстати, тоже на работу не вышла.
Повинуясь какому-то импульсу, Маша обошла немногочисленных больных и всех уговорила выписаться. До двух часов дня она оформляла на них истории болезни.
Потом она снова решила позвонить в роддом, узнать, как идут дела. Но в этот раз голос у заведующего был вовсе не таким благодушным.
— Как дела? — переспросил он Машу, и той показалось, что в голосе послышались раздражение и издевка. — У ребенка дела ничего, он жив. А вот медсестра ваша сбежала!
— Как сбежала? — не поняла Маша.
— Через окно в туалете. Отделение-то на первом этаже. Причем сбежала без верхней одежды. Женщины в палате сказали, что кто-то к ней приходил.
— Не может быть! — глупо сказала Маша и услышала, как доктор в трубке только вздохнул.
«Что за мир, что за люди! — подумал он. — Одни мучаются по двадцать лет, не могут родить. Другие, не понимая, насколько им повезло, что они выпутались благополучно из такой лотереи, как роды, оставляют ребенка и бегут черт знает куда!»
— А вы уверены, что это она? И может быть, она еще вернется? — спросила Маша.
Борис Яковлевич предположил, что с ним разговаривает какая-то тупица. Но он был от природы вежливым человеком.
— Вряд ли, — ответил он. — Такие не возвращаются. Насколько я понял из рассказов, к ней приходила какая-то чернявая девица, они о чем-то долго шептались, а потом ваша подопечная исчезла. Она оставила записку, кстати, на бланке вашего отделения.
— А что в ней?
— Ничего особенного. Пишет, что оставляет ребенка государству. Просит ее не искать. Сообщает, под какой фамилией записать ребенка.
— Под какой? — Сердце у Маши заколотилось так, что стало выпрыгивать из груди.
— Неразборчиво написано, — пробурчал в трубке ответ. — Заглавная буква Д. Кажется, Дорн. Странная фамилия и почему-то знакомая. — Борис Яковлевич порылся в памяти, но ничего там не нашел. — Может, отец иностранец? — предположил он.
Маша почувствовала, что в ней родилось и стало вызревать какое-то смутное решение. Какое — она еще и сама не могла сформулировать точно.
— А что вы сделаете с ребенком? — спросила она.