Экзотические птицы
Шрифт:
— Подержим у нас какое-то время, пока не наберет вес. А потом передадим в детскую больницу или сразу в органы опеки. Может, усыновит кто-нибудь…
«Усыновление! — вот было это решение, которое пришло в голову Маше. — Но как же так, ни с того ни с сего! — Она сама не могла понять, как могло оно сформироваться в ней. Но в то же время она чувствовала, что с каждой минутой это решение крепнет. — Он будет мой, только мой! — думала она о ребенке. — Я воспитаю его так, как хочу. Я наконец перестану быть одинокой. Я создам ему семью. Я буду ему всем — целым миром, всей вселенной.
— Я хотела бы приехать к вам, переговорить по поводу этого инцидента, — сказала она вслух совершенно спокойным голосом.
«О чем говорить? — подумал Борис Яковлевич, но время назначил. — Может, заботится потому, что эта медсестра ее родственница?» — предположил он уже после того, как положил трубку.
— Могу я посмотреть на ребенка? — спросила Маша, войдя в назначенный час в его кабинет и после приветствия протягивая ему свою карточку.
— А вам-то зачем? — не понял ее Борис Яковлевич.
— Я хочу его усыновить.
— Так просто это не делается, — сказал доктор, с удивлением глядя на молодую женщину, скромно сидящую перед ним. — Согласно закону вам необходимо представить кучу документов, специальных разрешений, и не мне, а в соответствующие органы…
— У меня будут документы, — заверила его Маша. — Все, какие нужно. В кратчайшие сроки. Но я хотела бы вначале увидеть ребенка. Может быть, вопрос отпадет сам собой?
«На сумасшедшую вроде не похожа, — покосился на нее Борис Яковлевич. — Но сейчас всяких хватает…» В то же время что-то подсказывало ему, что с этой женщиной можно иметь дело.
— Надевайте халат, шапочку, бахилы.
Сестра принесла Маше униформу, и они с Борисом Яковлевичем пошли в отделение недоношенных, причем доктор решил не спускать с Маши глаз.
В жаркой комнате стояло несколько камер, в которых лежали младенцы. Дежурный доктор и медсестра вопросительно посмотрели на Ливенсона, но тот не стал ничего объяснять. Маша оглядела камеры. Их было шесть. В четырех были дети.
— Вот мой! — уверенным шепотом сказала она. В одной из камер выдувал пузыри и равнодушно разглядывал потолок мутными голубыми глазами маленький Владик Дорн. По выражению глаз, по форме головы — точная копия большого. — Это мой! — Маша взяла доктора под руку.
— Пойдемте отсюда! — Борис Яковлевич был чувствительным человеком, с удовольствием читающим о всяких паранормальных явлениях, и его не могло не удивить, что из четырех младенцев эта женщина действительно узнала того, кого вчера оставила собственная мать.
«Пусть собирает документы, — неопределенно пожал плечами он. — Ведь, в сущности, мне все равно, кто усыновит ребенка. В любом случае это лучше, чем если он от нас поедет в детский дом или в больницу».
— Я очень благодарна вам за внимание. — Прощаясь, Маша оставила у него на столе конвертик. — Я очень вас прошу присмотреть за ребенком. Я вернусь в самое ближайшее время!
«Это может меня куда-нибудь завести! — заметил себе Борис Яковлевич. — Но если ее желание усыновить ребенка законно, в чем же моя вина?»
У Маши же будто выросли
— Мне нужно срочно поговорить с тобой! — сказала она отцу и в течение тех двух часов, через которые он обещал приехать, разглядывала милые вещички, выставленные в витрине детского магазина. — Я хочу дать тебе свободу, но и ты выполни то, что мне нужно! — сказала она.
— А что тебе нужно? — Филипп Иванович засмеялся, думая, что она хочет попросить его что-нибудь купить.
— Мне нужен ребенок! — серьезно сказала Маша.
— А чем же, собственно, я могу помочь? — удивился отец.
— Ребенок уже есть. Его нужно выкупить!
— Разве у нас снова разрешена работорговля? — Филипп Иванович никак не ожидал от дочери такой эксцентричности.
— Ты же покупаешь Татьяну или проститутку на одну ночь, — невозмутимо ответила Мышка, и по твердости, с которой звучал ее голос, отец понял, что дело серьезнее, чем он предполагал. — Я решила усыновить ребенка, — сказала Маша. — Забрать его и уехать жить к маме. А ты можешь делать что хочешь. Можешь даже жениться, я снимаю с тебя наш уговор. Можешь выкинуть все из квартир, и из той, и из нашей, мне все равно.
— Откуда эти перемены в настроении? — спросил отец. — Усыновить ребенка — дело нешуточное. Он же не кукла, его потом не отдашь назад в магазин.
— Ты думаешь, я этого не понимаю? — сказала Маша. — Я и хочу вырастить ребенка для себя. Чтобы он был только мой. Чтобы он был таким, каким я его воспитаю. Конечно, чтобы нам жить, нужны деньги. Но ты ведь не раз мне предлагал… И мама, я думаю, будет рада. Я по ней очень соскучилась, не видела несколько лет. И потом… — Маша помолчала. — Я больше не могу руководить этим отделением. Можешь считать, что я спасовала, но это не мое. Кроме того, там сейчас возникли такие сложности… Мне лучше уйти. Я хочу быть просто женой и матерью. Если женой не получается, то… — Она помолчала, а потом сказала уверенно: — Я хочу сделать счастливым хотя бы одного человека в моей жизни.
Отец любил ее, поэтому понял, что она имела в виду.
— Погоди, я с этими делами никогда не сталкивался, — сказал ей Филипп Иванович. — Возможно ли это? — Он набрал номер телефона адвоката и коротко разъяснил, в чем дело.
— В принципе ничего невозможного нет, если есть деньги, — глубокомысленно заметил адвокат. — Если нужно, я могу получить необходимые консультации…
— А ты хоть знаешь, чей это ребенок? — спросил отец. — Может, бомжей каких-нибудь!
— Вырастить ребенка бомжей — тоже великое дело, — сказала Мышка. — Но здесь все чисто. Родители известны.
Они еще посидели, ожидая звонка. Вскоре адвокат действительно позвонил и назвал сумму, в которую все обойдется.
— Люди стоят дешевле автомобилей… — усмехнувшись, заявил Филипп Иванович, занимавшийся перед Машиным звонком тем, что выбирал машину для Тани. — Что ж, если тебе действительно очень хочется…
Маша встала и пожала отцу руку так, как обычно пожимают друг другу руки мужчины или здороваются женщины-иностранки. Он отметил, вздохнув, что впервые его девочка не кинулась в порыве благодарности ему на шею.