Эль-Дорадо
Шрифт:
Печально взглянув на молодую девушку, он опустил ее на землю и, выхватив из-за пояса свои пистолеты, единственное оружие, которое оставалось у него, прошептал:
— Бедное дитя! Я сделал, что мог; судьба была против меня!
Он равнодушно поднял курки на пистолетах.
— Прежде чем я умру, я убью двоих, — сказал он.
Вдруг воины расступились. Показался Тару-Ниом.
— Никто не смеет тронуть этого человека и этой женщины, — сказал он, — они принадлежат мне.
— Ну, отложим выстрелы на другой раз, — сказал капитао, затыкая опять свои пистолеты за пояс.
— Ты храбр, я люблю тебя, — продолжал Тару-Ниом. — Возьми это gni-maak (перо), оно послужит тебе охранительной грамотой. Останься здесь, покуда я не возвращусь, и охраняй etlatoum (женщину), которую ты так хорошо защищал.
Диего взял перо и печально уселся около донны Лауры.
Час спустя капитао и молодая девушка ехали с гуакурскими воинами, которые возвращались в свое селение.
Молодая девушка еще не очнулась и не знала подробностей нового несчастья, постигшего ее.
Диего вез ее на шее своего коня и осторожно поддерживал ее голову; честный капитан, казалось, совершенно успокоился и дружественно разговаривал с Тару-Ниомом, который ему оказывал много внимания.
Битва кончилась, как надо было ожидать, т. е. смертью всех бразильцев.
Один Диего и донна Лаура остались живы по непонятному чуду, которое заставило сжалиться грубое сердце гуакурского вождя.
О маркизе Кастельмельор никто ничего не знал; несмотря на старательные поиски, невозможно было найти его тело.
Умер ли он? Был ли он жив, успел ли, против всякого вероятия, убежать?
Судьба его оставалась покрыта непроницаемой тайной.
Скоро индейцы исчезли; равнина, где происходила эта ужасная драма, сделалась опять пустынна, и коршуны, наткнувшись на трупы, начали ужасный пир человеческим мясом.