Эль-Дорадо
Шрифт:
Объяснение, которое сделал ему дон Диего насмешливым тоном, еще более усилило бешенство метиса.
— Вы убили коня, которого я любил, благородное животное, которое могу с трудом заменить. Я должен убить вас, Малько, но мы долго спали друг подле друга, мы разделяли одну и ту же пищу; я не окрашу своего ножа вашею кровью, — прибавил индеец.
— Напрасно, Диего, — отвечал метис глухим голосом, — потому что, так же верно, как Бог существует на небе, клянусь вам, что при первом случае я убью вас.
— Вы поступите согласно своим понятиям, Малько; я знаю, что вы злой человек и не задумаетесь сделать это.
— Да, я убью вас, клянусь вам в этом своим местом в рае!
— Ваше право на рай, кажется мне, слишком поколеблено, мой бедный друг; но не в том дело теперь, я не хочу, чтобы ваши союзники меня схватили, что и случится, если я стану терять время на разговор с вами, как бы он ни был приятен. Я хочу поэтому закончить его как можно скорее.
— Что же вы хотите делать, если не убьете меня?
— Решено и подписано, Малько, я не убью вас, но я приведу вас в состояние, в котором вы не будете иметь возможности мешать мне по крайней мере некоторое время, это справедливо, не правда ли?
Метис не отвечал, пена выступила у него на губах от бешенства, и он бился на земле, как змея.
— Побудьте хотя одну минутку спокойным, Малько, — кротко сказал ему капитан, — вы в самом деле несносны; если вы станете продолжать, я никогда не кончу связывать вас.
И, действительно, говоря это, он преспокойно связывал пленника своим лассо, несмотря на его чрезвычайные усилия освободиться.
— Вот и готово, — продолжал Диего, когда последний узел был затянут, — теперь мне остается только заткнуть вам рот.
— Заткнуть мне рот, — вскричал метис, — заткнуть мне рот, а зачем?
— Ну, мой друг, вы слишком наивны; позвольте мне сказать, — если я заткну вам рот, то наверно для того, чтобы помешать вам кричать и звать на помощь своих друзей, которые, без сомнения, недалеко отсюда…
Настало молчание: метис раздумывал, Диего мастерил клубок со старанием, которое поглощало все его внимание.
— Сколько времени нужно вам, чтобы быть в безопасном месте? — спросил метис.
— Зачем вы мне предлагаете этот вопрос? — отвечал капитао, становясь на колени и готовясь привязать к его рту затычку из травы.
— Вам ведь все равно? Отвечайте мне откровенно.
— Если это доставит вам удовольствие, тогда извольте, Малько: мне будет достаточно двух часов.
— Два часа? Ну что ж! Если я обещал бы вам оставаться спокойным и не кричать, заткнете вы мне рот?
— Гм! — промычал капитао, — обещания мало, когда дело идет о жизни и смерти, Малько.
— Правда; но если б я обещал?
Диего почесался со смущенным видом.
— Отвечайте же, — настаивал метис.
— Ну нет, я не мог бы принять обещания, — сказал Диего, — уверяю вас, это было бы слишком опасно для меня.
И он приготовился заткнуть рот метиса.
— Ну а если б я теперь вместо обещания, которое сделал вам, дал вам свое честное слово кавалера, что вы сделали бы тогда?
— Гм! — отвечал тот, — вы только говорите, на самом деле не дадите мне его.
— Отчего же?
— Потому что вы сдержали бы его, а вы ведь не хотите ничем обязываться мне.
— В таком случае вы верите моему слову? Так не затыкайте мне рта, Диего, я даю вам честное слово.
— Полно, вы шутите, не так ли?
— Нисколько, я даю вам честное слово, что останусь в неизменном положении не только два часа, но даже три, не двигаясь с места и ни разу не вскрикивая.
— О-о! — сказал капитао, смотря ему прямо в лицо, — так, значит, это серьезно?
— Совершенно серьезно. Итак, решено?
— Решено, — отвечал Диего и откинул клубок.
Подобная аномалия характера встречается преимущественно между бразильскими метисами весьма часто; для них слово свято, и ничто не может принудить их изменить честному слову. Малько Диас, хотя был отъявленный разбойник, повинующийся самым кровожадным наклонностям без всякого угрызения совести, почел бы себя обесчещенным, он, вор и убийца, если бы, раз давши слово, не исполнил его.
Диего отлично знал, что может вполне поверить этому слову, а потому и принял его, нисколько не колеблясь и не делая даже никакого возражения.
— Я оставляю вас, Малько, — сказал он, — не теряйте терпения. А, кстати, я захвачу с собой вашу лошадь, которая бесполезна вам в эту минуту и в которой я сильно нуждаюсь; но будьте покойны, вы ее найдете опять у подошвы холма. Я не желаю, чтобы вы лишились ее. Ну, прощайте.
— Убирайтесь к черту, но помните, что я обещался убить вас.
— Ба! ба! — отвечал тот с насмешливым добродушием, — вы говорите это, потому что взбесились; я понимаю, вы не имели успеха со мной сегодня, в другой раз будете посчастливее.
— Надеюсь, — процедил метис, заскрежетав зубами.
Диего, не обращая более внимания на него, легко поймал лошадь, которая недалеко ушла, и тотчас же уехал.
Прежде чем въехать в лагерь, капитао, как человек осторожный и вовсе не желая, чтоб его убили друзья, не узнавая его в новом наряде, направился к реке стороной.
Как только приехал к берегу, он покинул лошадь, вошел в воду и поплыл.
Хотя река буквально кишела кайманами, капитао не колебался войти в нее; он знал по опыту, что кайманы редко нападают на человека, и малейшего движения достаточно, чтобы испугать и удалить их.