Элеанор Ригби
Шрифт:
Я ликовала, когда получила наконец отзыв со стороны местных властей: мое чувство собственного достоинства было удовлетворено. Однако миг триумфа оказался краток. В один прекрасный день в нашу дверь постучали двое полицейских. Они поделились со мной доступной (и довольно скудной) информацией о преступлении, а затем попросили родителей припрячь меня к какому-нибудь отвлеченному занятию. Думаете, родные встали на мою защиту? Ничего подобного. Противно было слушать их жалкие реплики:
«Надо было отправить Лиззи в летний лагерь… Когда начнутся уроки в школе?… Девочке совершенно нечем заняться в свободное время… Нам очень неприятно, констебль; мы сделаем все, чтобы она вас больше не побеспокоила».
Смею вас заверить, что, пока я выбивала информацию о трупе, мои сверстники не теряли времени даром. Они напивались вдрызг, барахтались в бассейнах с особями противоположного пола, пекли
Вскоре после финального визита в полицию я гуляла по окрестностям в поисках брусники и оказалась перед домом Адамсов – примерно десятым по счету от нас. Детишек, насколько я знала, отправили в провинцию, а оба родителя, мистер и миссис Адамс, днем всегда были на работе. Сама не заметила, как направилась к их парадному входу и постучала в дверь. Я решила, что если мне откроют, то просто скажу, что искала детей. Никто не отозвался. Я обогнула дом со стороны гаража и постучалась с черного входа – опять безрезультатно. Тронула ручку, и дверь отворилась. Я вошла.
О, какое пьянящее чувство охватывает, когда оказываешься в чужом жилище – там, где тебя быть не должно. Словно ты возвращаешься с каникул и после долгого перерыва ступаешь на порог собственного дома, вдыхая его позабытый запах. Такое чувство, наверное, испытывают следователи, которые обходят округу, разрабатывая версии. Или привидения, вернувшиеся на этот свет – не пугать, а лишь ненадолго освежить в памяти прежние места и минувшие дни.
С тех пор как я впервые самостоятельно попала в дом Адамсов, лето мое напоминало унылую череду будней, которые время от времени перемежались нечаянными вторжениями. Я гуляла по окрестностям, находила какой-нибудь дом с пустым навесом для автомобилей, смело направлялась к парадному входу и нажимала кнопку звонка. Если никто не отзывался, я пробовала ручку, и очень часто оказывалось не заперто. Тогда, приоткрыв дверь, я заглядывала внутрь, окликая вымышленную хозяйку: «Келли? Келли, ты дома?» Я рассуждала так: если кто-нибудь отзовется, просто сделаю вид, будто ошиблась. Даже если я сбегу, в самом худшем случае мне грозит… а ничего не грозит. На преступницу я не похожа, и если отбросить некоторые детали, то ничего противозаконного я не делала: мне лишь хотелось попасть туда, где меня не ждали. Хотелось тишины и новых впечатлений. Больше всего я любила копаться в шкафчиках, причем самым захватывающим были, конечно же, спальни. Заглянуть в верхний ящик ночного столика – что может быть занимательнее? Ты словно дегустируешь самые потайные уголки души другого человека, вызнаешь его сокровенные тайны. Чего там только нет, в этих ящиках! Ножи, кастеты, пилюли, презервативы, старые любовные письма. Противозачаточные таблетки, золотые монеты, порнография, паспорта, завещания… Однажды даже наткнулась на «люгер».
Само собой, я постоянно прислушивалась: вдруг к дому подъедет машина или начнут возиться с дверным замком. А однажды был случай, когда едва удалось вовремя сбежать – кто-то бросил ключи на столик в гостиной. Я мигом нырнула в окно. Жаль. Мне так нравился их семейный альбом: я сидела и вычисляла, кто кому кем приходится, пыталась выявить семейных заправил и пугливых овечек, ну и, конечно, очень интересовала внешность: кто покрасивее, а кто так себе.
Но даже во время таких вылазок для меня оставалось одно табу: порнография. Наедине с собой я не смела взять в руки журнал и перелистнуть первую страницу. И это та самая девочка, которая заглянула под юбку мертвому трансвеститу. Но так ведь то – смерть, а тут – секс. Как я уже упомянула, я ехала с несколькими пересадками в другую часть города, чтобы посмотреть на обнаженные тела, и каждый раз отступалась у цели, нервозно пялясь в витрину с «Ньюсуик» и журналами по вязанию.
Итак, мы летели чартерным рейсом в Италию. Похоже, все в нашей группе, кроме меня, были влюблены или находились в поисках сего прекрасного чувства, будто это какой-то новый ресторан, о котором они наслышаны. Элиот, главный заправила и хулиган нашего класса, влюбился в Колин, будущую врача «ухо-горло-носа»; та, в свою очередь, с ума сходила по Алану, будущему представителю салона «Вольво», который обожал Кристи Парке (она мечтала стать консультантом в оранжерее), и так далее. Пятнадцать лет спустя я узнала, что сама Кристи грезила о нашем учителе латыни, мистере Вердене, по кличке Пузо. Как-то раз, в одно хмурое воскресенье, я буквально нос к носу столкнулась с ними на Грэнвил-Айленд
Вспоминая нашу поездку, она пожаловалась:
– Ужас, а не перелет. Все вокруг курили, кресла – с носовой платок, и кормили какой-то пастой для космонавтов. Я так желудком мучилась! До самого дома.
– И мне живот покоя не давал.
– А все-таки отхватила я своего учителя.
Мистер Пузо поспешно уточнил:
– Мы встретились на школе танца «в линейку» 3 . Только не подумайте, будто в той поездке произошло что-то предосудительное, ни в коем случае.
3
Имеется в виду «line dancing», танцевальное направление, которое развилось в Америке в начале 1990-х, а позже приобрело популярность и в Великобритании. Исполняется под музыку в стиле кантри: танцоры встают друг перед другом в шеренги и, исполняя синхронные шажки, повороты и притопывания, направляются друг к другу. Часто танцуют в широкополых «ковбойских» шляпах и других соответствующих стилю предметах гардероба.
Я сказала:
– А помните ту кошмарную заправочную станцию? – Все туалеты в нашей гостинице были забиты самым настоящим папье-маше, потому что сантехники на целый месяц ушли в забастовку – вот и пришлось изыскивать другие средства.
– О-о, такое не забывается. А ребята из обслуживающего персонала – никогда не видела таких красавчиков!
Мистер Пузо взглянул на Кристи.
– Мне ты ничего такого не рассказывала. – Пригубил коктейль «Американо» с горькой настойкой, сладким вермутом и содовой. – Я чуть рак в той поездке не заработал.Нет, теперь меня в подобные авантюры калачом не заманить. За вами, сорванцами, не уследишь – только и смотри, чтобы кто не пропал и не покалечился.
За столиком повисло неловкое молчание, и взгляд Кристи остановился на моем безымянном пальце без обручального кольца.
– Лиз, ты так и не вышла замуж?
– Я? Нет. Не нашла свою половину.
– М-м-м.
Поверьте на слово: как только человек, у которого с личной жизнью порядок, узнает, что у меня никого нет, его взгляд начинает блуждать. Мне захотелось привлечь внимание собеседников:
– А знаете, из того, что я видела и слышала в разных ток-шоу, у меня сложилось весьма определенное понятие о личных отношениях. – Пузо и Кристи взглянули на меня, как на сумасшедшую. – Я, конечно, не сижу целыми днями перед телевизором, но когда удается посмотреть, то все запоминаю, слово в слово.
– Вот как?
– Еще бы. В одной передаче игрокам задали вопрос: сколько раз в жизни человек способен влюбиться? Ответ: шесть.
Кристи удивилась:
– Шесть?
Мистер Пузо сказал:
– По-моему, это чересчур. На чем основываются подобные вычисления?
– Понятия не имею. Зато легко объяснить, почему люди заводят романчики на стороне. Внутри большой любовный резерв сидит – вот они и торопятся его израсходовать. – Кристи и ее муж обменялись такими взглядами, что стало сразу ясно: я задела за живое – правда, не понятно, за что именно. Они поспешно встали, так и не допив кофе.
Кристи стала прощаться:
– Приятно было повидаться, Лиз.
Мистер Берден явно злился на Кристи (я так и не поняла, из-за чего). Он сердито попрощался со мной, и они ушли прочь, туда, где птицы копались в отбросах, прохожие сновали по своим делам, и уличные музыканты фальшиво распевали Нейла Янга.
Глядя вслед удаляющейся парочке, я все удивлялась, как сильно изменился мистер Берден. Так уж вышло, что учитель латыни преподавал физкультуру – единственный в своем роде случай; Берден неизменно щеголял в толстых белых носках из плюшевой ткани и серой куртке-кенгурятнике; на шее болтался извечный тренерский аксессуар: никелированный свисток. Меня мистер Пузо почти не замечал; он и имя-то мое запомнил лишь на второй год. Ему даже не нравилось, когда я поднимала руку – просто потому, что вызвалась я, а не кто-нибудь другой.